Год две тысячи четырнадцатый, декабрь месяц. Областной центр недалеко от российско-финляндской границы…
Леха был музыкантом и шоуменом.
Он умел играть на аккордеоне, на гитаре, на пианино и даже на барабане. И регулярно вел корпоративы в больших и малых фирмах Города.
На аккордеоне он мог сбацать и Моцарта, и Юрия Антонова. В зависимости от степени опьянения слушателей и от степени их благодарности.
Кроме этого, Леха иногда сочинял собственную веселую музыку и записывал ее на стареньком компьютере.
Эта музыка ставилась им на корпоративах по просьбе подвыпивших менеджеров среднего звена как раз в тот момент, когда менеджеры, уже совсем ничего не соображавшие, лезли в трусы к молоденьким менеджершам младшего звена — с перегарным придыханием, которое они выдавали за жгучую страсть, и словами: «Пойдемте, Света, в тридцать восьмой кабинет! Там сейчас пусто и темно. Даже принтер спит!»
И при этом заливисто хохотали.
Молоденькие менеджерши младшего звена, дозволяя шарить потным рукам коллег между своих ног, игриво спрашивали: «А сканнер тоже спит, Антон? Если спит, тогда пойдемте».
Леша ненавидел эти корпоративы, но за них ему платили хорошие деньги, на которые он мог содержать семью.
И, кроме того, время от времени, он имел возможность лениво оприходовать парочку-другую тех самых менеджерш, которые, после возвращения из тридцать восьмого кабинета, вдруг воображали себя ценительницами музыкального искусства и, томно поводя глазами с размазанной тушью, спрашивали у него: «А вы знаете Гайдна? Я его вчера по интернету видела. Такой красавчик!»
Леха, скромно потупив взор, отвечал: «Да мы с Гайдном вчера как раз так бухнули, что пришлось его к Генке на квартиру везти. Поехали, если хотите, к Генке. Гайдн еще там».
И он вез девок в старую девятиэтажку на окраине Города, где, на седьмом этаже и в правду обитал его старый приятель Генка.
Гайдна же – великого австрийского композитора, жившего в восемнадцатом веке — в силу определенных причин, в квартире не было, и быть не могло.
Там корпоратив и заканчивался на старой широкой кровати Генкиных родителей, куда укладывали привезенных цыпочек, а потом плюхались Леха с другом.
Вы, конечно, спросите: «А как же семья? Ведь ты только что сказал, что у Лехи была семья!»
Так вот про семью.
У Лехи и правда была семья. Была жена Марина и двое очаровательных ребятишек: Илья и Юлечка. Илье было восемь, Юлечке – пять. Жене было тридцать два. Но это значения не имеет.
Хотя… нет-нет, все-таки имеет.
Потому что Лехе тоже было тридцать два – он был однокурсником Марины по музыкальному училищу — и, в силу своего престарелого, как он считал, возраста, музыкант уже предпочитал женщин помоложе.
Женщин помоложе он искал не только на корпоративах.
Иногда его приглашали поиграть на различных концертах почти уже модных в определенных кругах музыкальных групп или аккомпанировать отдельным молодым дарованиям. Там собиралась публика веселая и совсем еще юная.
На этих тусовках он и подыскивал себе очередную жертву.
Жертвой, как правило, была студентка второго или третьего курса какого-нибудь ВУЗа, блондинка с длинными ногами.
Отношений с мужчинами Леха не признавал, не смотря на модные веяния и устойчивое убеждение широких масс, что творческие личности блудят с себе подобными — в смысле пола — существами.
Так вот, вся эта история с тромбоном как раз и началась, когда он познакомился с Изольдой.
Девушка через три года должна была стать дипломированным программистом, а пока она тусовалась целыми вечерами в заведениях, где играли свою, извините за это выражение, музыку, представители так называемого «андеграунда».
Вообще-то Леха был человеком нормальным и, в глубине души, ржал над этими, типа, музыкантами, которые, выбивая ритм на эмалированных тазиках, думали, что они творят нечто гениальное.
Но сама обстановка таких «перфомансов» (опять же извините и за это слово) его прикалывала.
И также его прикалывала уверенность Изольды в том, что она слушает действительно произведения искусства.
Еще он искренне восхищался ее умом, незамутненным никакими сомнениями, знаниями и переживаниями.
Кроме этого, Изольда не устраивала истерик, когда он говорил: «Душенька, мне пора идти ремонтировать семейный очаг».
Так Леха называл улаживание отношений с Мариной после встречи с подобными Изольде самками.
Марина узнала о существовании Изольды.
В принципе, сей факт не вызвал бы никаких семейных катаклизмов – то ли еще было в их семейной жизни! – если бы не критические дни жены. Именно в этом состоянии она однажды решила почитать на сон грядущий эсэмэски в телефоне мужа.
А в эти дни у женщин состояние особое!
Три раза внимательно пробежав глазами текст: «Без тебя у меня вечерами немеют ноги, мой страстный козлик. Маленькая Изольда», Марина поняла, что настал ее звездный час.
И у нее в этот момент неприятно свело внизу живота.
…Илья и Юлечка не могли заснуть до трех часов ночи.
И не только эти два маленькие беззащитные существа маялись бессонницей. Соседи слева и справа, а также на три этажа вверх и на один вниз (Лехина семья обитала на втором этаже панельной пятиэтажки), а также бомжи в подвале почти до утра слушали интереснейший спектакль «Как ты достал меня, козел!»
О такой силы, чувствах и о такой вдохновенной матерной поэзии они раньше и ведать не ведали.
Люди даже не стучали по батареям отопления и в стены, боясь сорвать уникальное представление и не желая пропустить хоть слово.
Наконец, надев на голову супругу оранжевые кружевные трусы, обнаруженные ею три месяца назад в футляре для гармони, Марина замолчала. Устала.
Муж, украшенный кружевными труселями, тоже молчал.
Они думали.
«Вот сука», — думал Леха. – «И это я приношу сюда, ей и детям, пятнадцать косарей за один корпоратив! Вот щас разведемся – и как они жить-то будут?»
«Вот скотина», — думала Марина. – «А ведь я получаю в своей музыкальной школе девять тысяч в месяц. Выгоню щас этого урода – и как жить-то будем?»
Они еще помолчали и одновременно вздохнули.
— Значит так, — наконец сказала Марина. – В последний раз я тебя прощаю, слышишь? В последний раз! Если еще раз твоя гулящая порода проявится: чемодан в руки – и к своим шлюхам. Понял?
— Ага, — сказал Леха, почесывая через оранжевые трусы свою крупную уже начинающую лысеть голову. – Ну… то есть… значит… понял.
И добавил жалостливо:
— Я же тебя люблю, дура!
Марина словно не слышала последних мужниных слов.
— Но мое прощение еще надо заслужить.
— Как? – встрепенулся нарушитель семейных устоев. – Что надо сделать? Я готов!
— Ты у меня сейчас золотой рыбкой будешь, — зловеще захохотала Марина.
«Вот золотой, мля, рыбкой я еще ни у кого не был», – мрачно подумал Леха. – «Может это поза какая из «Камасутры»? Если поза – тогда легче…»
— И что надо делать? — поинтересовался он.
— Выполнить три моих желания.
«Это не поза», — загорюнился Леха. – «Это крупный попадос!»
Распалившаяся жена тем временем продолжала:
— Значит желание первое: сейчас же покупаешь мне золотые сережки с сапфирами. Сейчас же!
«Это даже не попадос», — подумалось парню. – «Это просто ж—а…»
И Леха возразил:
— Пять утра же! Где же я тебе их сейчас найду?
— Хорошо, — смягчилась Марина. – Жду сережки до полудня. Но только до полудня!
Уже в половине одиннадцатого утра невыспавшийся и помятый Леха маялся под стенами ближайшего к дому ювелирного магазина и недобрым словом поминал «Сказку о золотой рыбке» Александра Сергеевича.
Как только охранник отворил массивные двери, он кинулся к прилавку.
— Сережки золотые у вас есть, — накинулся он на молоденькую продавщицу. – С сапфирами?
— Пожалуйста, — девушка кивнула на витрину. – Выбирайте. Вам какие?
— Любые. Давайте вот эти, например. Сколько они стоят?
— Двадцать пять тысяч. Будете брать?
Леха задохнулся от озвученной цифры, сглотнул и ответил:
— Буду…
Он шел домой, сжимая в кулаке бархатную коробочку, и мстительно, про себя, желал Марине: «Чтоб у тебя от этих сережек уши отвисли, как у папуаски, любительница сказок Пушкина!»
Жена его встретила вопросительным взглядом:
— Ну?
— Вот… с сапфирами, — Леха протянул ей добычу. – Между прочим, двадцать пять тысяч стоят. Я почти все деньги на них потратил с последних заработков…
Марина открыла коробочку. Глаза ее на секунду радостно блеснули, но она тут же сдержала свою радость.
— Ничего, симпатичные. Ну, с первым желанием все понятно. Теперь второе.
«Конечно симпатичные за такие-то бабки», — злился молча Леха. – «Могла бы и спасибо сказать».
Но вслух он своего недовольства не высказал, а только спросил:
— И что ты там еще придумала?
— Ты как со мной разговариваешь, — взвилась Марина. – А ну-ка цыц! Молчать я сказала!
Леха выставил вперед ладони.
— Молчу, молчу! Так что там у нас на второе?
Марина прошлась по комнате, посмотрелась в зеркало, затем повернулась к «Золотой рыбке».
— Пока тебя не было, я сидела в нашей ванной и подумала…
«На унитазе ты сидела», — мысленно поправил жену Леха, невольно вспоминая маленький совмещенный санузел в их квартире. – «Интересно, что ты на нем надумала?»
— Ты меня слушаешь, Леша? – оборвала его мысли Марина. – Я, между прочим, это тебе рассказываю!
— Слушаю, дорогая, конечно, слушаю, — торопливо отозвался музыкант. – Еще как я тебя слушаю!
Продолжение следует…
