Рассказ
Его косые струи – тяжелые, длинные и липкие, словно кисель, обрушились с небес как всегда неожиданно: на фоне полного солнечного благополучия. Дождь – он всегда бывает некстати, тем более, если ты одет «не к дождю», а потому нормальные люди от дождя пытаются спрятаться, укрыться, найти сухой закуток в зарослях ливневых струй.
Нас на автобусной станции – тех, кого ливень застал врасплох именно в этом месте и в этот час, — было пятеро. Бабулька с двумя авоськами, в которых уместилась вся ее месячная пенсия, отконвертированная из рублей в продукты, полицейский с лицом бультерьера, слегка поддатый прощелыга неопределенного возраста, я – обычный обыватель из тех, кому за тридцать и ОНА.
Мы не виделись уже около двух лет. И они, эти два года, не были сами по себе чем-то примечательным – мало ли на свете людей, которые не видятся годами – если бы не одно обстоятельство. Серьезное обстоятельство. Настолько серьезное, что я едва не выскочил обратно под ливень, когда, вбежав на станцию, вдруг врезался взглядом в ее серые (испуганные не менее чем мои) глаза. Едва промямлив «привет» и кивнув неуклюже вдруг потяжелевшей головой, я на ватных ногах прошел мимо и встал чуть позади нее, уперев в пол ноги и глаза.
Она на приветствие, конечно, ответила, хотя и с некоторым опозданием. Было видно, что мое появление обескуражило ее не меньше.
Черт, кто же и что же так крутит людьми, кто сталкивает нас лбами именно в тот момент, когда мы к этому не готовы, кто устраивает нам немые сцены, переполненные смыслом и отсутствием всяких слов? И для чего? Разве тогда, два года назад мы не все друг другу сказали?
— Можно, я буду тебе хотя бы писать?
— Нет, не надо. Если рвать, то навсегда. Раз и навсегда.
— Совсем?
— Да, совсем…
— Но, я не знаю, как я буду жить без тебя… Мне будет трудно без тебя… Я, наверное, не смогу без тебя…
— Сможешь. Ты – сильный. Ты очень сильный.
— Но, почему? Мы ведь можем быть просто друзьями…
— Нет, не сможем. Я не смогу. Ты не отпустишь меня. Если я оставлю тебе ниточку, ты совьешь из нее веревку. Ты меня не отпустишь…
— Но ведь я… Я люблю тебя… Я очень люблю тебя.
— Я знаю. И я не могу так жить. Ты меня слишком сильно любишь. Твоя любовь меня разрушает. Твои письма меня рвут на части… Ты… Ты меня погубишь и сам погибнешь.
— Странно. Тебя любят. Тебя любят по-настоящему, а ты боишься этого? Почему? Моя любовь – не разрушает, а созидает. Я люблю и я творю – что же в этом плохого?
— Может быть, и нет ничего плохого… Я знаю: я дура. Я набитая дура потому, что отталкиваю тебя от себя. Я знаю, что сама буду мучаться и еще сто раз пожалею, что так поступила с тобой и с собой, но сейчас я не могу поступить иначе.
— Да-да, я, конечно же, все понимаю. Я – старый идиот, романтик и клоун. Ты, конечно, слишком молода и слишком красива, чтобы связывать себя по рукам и ногам отношениями со мной… Тебе еще просто надо погулять и повеселиться…
— Да, и это тоже. Хотя я точно знаю, что и я тебя люблю. Но… Но, по-другому. Как – сама не понимаю, но, по-другому… Я просто сучка, да, да, сучка, которая не достойна тебя…
— Ой, не надо о том, кто кого достоин. Все это треп. Ты просто не любишь, но боишься признаться в этом самой себе. Боишься перед своим будущим. Ведь потом, по истечение лет так здорово будет кому-то рассказать о нашей большой и светлой любви и печальной разлуке… Ты просто боишься не оставить себе сказки, не так ли?
— С тобой невозможно говорить. Ты все выворачиваешь наизнанку. Перестань, я сказала, что люблю тебя, но люблю иначе, не так как ты, а значит, мы не можем быть вместе: ты будешь требовать от меня ответной любви, похожей на твою, а я не смогу тебе ее дать…
— Странно, ведь я просил только о письмах, хотя бы первое время, когда я смогу привыкнуть к тому, что тебя рядом нет…
— Ты просишь ниточку. А это значит путы…
— Что ж, будет так, как ты скажешь. Хочешь, чтобы я ушел из твоей жизни – я уйду.
Это было всего два года назад. А еще раньше, до этого разговора, была катастрофа – два месяца безумия, света, бьющих ключом чувств, эмоций… Была разлука, были каждодневные письма, переполненные болью и признаниями. Была любовь? Любовь молодого человека к совсем еще юной девчонке. Любовь, обостренная предчувствием близкой и неотвратимой разлуки… Любовь с предчуствием — такое разве бывает?
Потом было другое. Я отвыкал, учился нелюбить, как парализованный человек учится есть с ложки, говорить, писать, ходить… Учился через боль и через страдания, через унижение и самоуничтожение.
Она оказалась права. Я действительно сильный человек. Я пережил это мрачное время без тяжелых для себя потерь. Я не скурвился и не спился, я просто перетерпел, потому что мой жизненный опыт подсказывал: любые болячки вылечиваются временем…
— Ну, как у тебя дела? – она спросила это просто и наивно, будто мы были всего-навсего старыми знакомыми, которые по воле обстоятельств долго не встречались.
— Да, ничего, помаленьку… — ответил я привычно, как всегда глупо отвечал на глупый вопрос о делах, — А ты как? Все учишься?
— Да, учусь. Вот, сейчас на каникулах, работаю…
— Да, я слышал, вроде с детьми?
— Да, по профилю… А ты все пишешь? – в тон мне спросила она.
— Как обычно.
— Ну, не скажи, наслышана…
— Это хорошо, значит интересуешься…
— Чем?
— Я бы сказал – кем. Хотя, в принципе, не важно.
— Да знаешь, не очень-то интересуюсь, просто случайно узнаю…
— Да, брось, я пошутил, — мне показалось, что она обиделась.
— Как семья, дети? – она усмехнулась, и я понял, что вызов ею принят.
— Если мои, то нормально. Ты, слышал, тоже вроде семьей обзавелась, или это так – тренировка?
— Вроде того. А ты злой стал.
— Нет, просто свободный.
— Надо понимать – от меня?
— Нет, от всех и от всего. И от морали тоже.
— Наверное, тебе легко теперь жить?
— Нет. Если честно, то я бы выбрал зависимость от тебя. Но мне не оставили права выбора.
Она немного смутилась. По ее поведению было заметно, что она что-то хочет сказать, объяснить, оправдаться, что ли…
— Понимаешь… Мне ведь тоже было нелегко…
— Понимаю. Честно, понимаю.
— Я до сих пор, как бы сравниваю их… его с тобой.
— Этого я и боялся. Ты просто должна понять, что не все пишут стихи. Некоторые просто дарят цветы и вкладывают в это всю свою душу. Я, например, никогда и никому не дарил цветы. Потому что душу в другое вкладываю.
— И все равно… Ты во мне борозду оставил.
— А ты меня в поле распахала, — пошутил я в тон ей.
— И чего ради мы расходились? — она вдруг весело рассмеялась.
— Пути господни неисповедимы, поступки женщин необъяснимы.
— Знаешь, о многом хотелось бы тебе рассказать… Ты всегда умел хорошо слушать и помогать советом. Больше никто так не умеет.
— И мне хотелось бы. Но мы оба этого боимся, так ведь? Мы боимся снова прилипнуть друг к другу. Все в жизни движется по спирали и все когда-то может повториться…
— Да, я боюсь.
— Но этого не будет никогда.
— Да, не будет. Мы были слишком разные, а теперь вообще…
— Ошибаешься, мы и так были слишком похожи, а теперь – просто одинаковые. Мы противоречим принципу единства противоположностей. Плюс к плюсу не притягивается. И не надо бояться в этом признаться… К тому же знаешь… Не любовь это вовсе была. Ты мне нужна была как вспышка, понимаешь? Чтобы пыль встряхнуть, чтоб стимул появился…
…Дождь заканчивался. Я понимал, что самый верный поступок – это сделать шаг, легко соскочить с крыльца и непринужденной, легкой походкой уйти. Пусть даже под увядающие струи дождя. Уйти, показать свое равнодушие, показать свою нелюбовь и стойкость. А еще – свободность…
Но я остался стоять. Я дождался, пока она сойдет со ступенек и, не оглядываясь, уйдет, освещенная лучами вышедшего из-за тучи солнца. Она – женщина, за женщиной есть безусловное право делать красивые поступки.
Я же выкурю эту чертову сигарету, приду домой и напишу рассказ. В него я включу наш так и не состоявшийся диалог…
Надо же, два года… И даже через два года мы не смогли заговорить. Даже не поздоровались. Чем же все это кончится?
Всего-то короткий летний дождь. И нескольких его капель хватило, чтобы смыть с меня двухлетнюю пыль, самомнение и самосохранение, остроумие и словоохотливость. И всей воды, выпавшей в этот день, было недостаточно, чтобы смыть с памяти то, что случилось два года назад.
И кому это надо: сталкивать нос к носу тех, кто так старательно избегает встречи? И причина-то плевая – всего-то короткий летний дождь… Сколько их будет в жизни? Десять, сто, тысяча? А запомнится только этот.
