Сегодня гость «Черники» – Андрей Семенов, кандидат политических наук, старший научный сотрудник Центра сравнительных исторических и политических исследований из города Перми, автор десятков широко цитируемых научных работ по проблемам российского протестного движения

– Андрей, если можно, давайте сразу уточним, что собой представляет протест и протестные требовании в современной России?

– Наверное, лучше всего подходит слово «разнообразие». По сравнению со второй половиной 1990-х, когда абсолютное большинство публичных протестов было связано с задержками заработной платы, сейчас требования могут быть самые разные – от локальных вопросов (уплотнительная застройка или снос гаражей) до национальной политики. Однозначно доминирующих требований не наблюдается: например, по оценкам Грэма Робертсона, исследователя из университета Северной Каролины, во второй половине 2000-х доминировали вопросы городского развития и окружающей среды (28%), требования изменения политического курса (22%) и вопросы гражданских прав (16%).

Андрей Семенов. Фото: comarativestudies.ru
Андрей Семенов. Фото: comarativestudies.ru

Более свежие данные Комитета гражданских инициатив за 2014-2015 гг. также указывают на значимость местной и экологической повесток, а среди других значимых требований – трудовые права, политические процессы и выборы, социальная политика.

Наши наблюдения во многом совпадают: в базе данных «Состязательная политика в регионах России», которую мы разработали в Центре, относительное большинство (порядка 22-25%) у протестов с требованиями улучшения качества городской среды (борьба за озеленение/против уничтожения парковых и рекреационных зон, сохранение исторического и архитектурного наследия, в общем – противостояние неконтролируемой девелоперской политике), Кроме того, имеют вес акции за качество государственного и муниципального управления (около 15%), протесты по тематике выборов, экономической политики и гражданских прав.

– Актуально ли деление протеста по характеру требований на социально-экономический и социально-политический?

– Большая проблема заключается в том, что многие требования нельзя записать в какую-то одну категорию, более того, эти требования могут эволюционировать. Приличная доля протестов начинается с чего-то малого: чиновники вовремя не услышали жалобы, частный бизнес наступает на чьи-нибудь права, в общем – из-за несправедливости в отношении конкретных лиц и небольших сообществ. Если на протестующих так и не отреагировали, требования зачастую трансформируются из специфических в более широкие общественно-политические. Подобных примеров достаточно много: таким было антиникелевое движение в Воронежской области, протесты дальнобойщиков против системы «Платон» или мобилизация жителей деревни Суна в Карелии. И это я не говорю о том, что любая типология протестов с категориями типа «экономические», «политические» или «социальные» является довольно шаткой конструкцией.

Противостояние защитников Сунского бора и разработчиков карьера - один из самых серьезных социальных конфликтов в Карелии. Фото: Валерий Поташов
Противостояние защитников Сунского бора и разработчиков карьера — один из самых серьезных социальных конфликтов в Карелии. Фото: Валерий Поташов

– Как Вы считаете, насколько корректно говорить о том, что в декабре 2011 года протестное движение «За честные выборы» представляло собой сугубо столичные действия? Более того, можно ли констатировать, что это было движение далеко не бедствующих горожан, которым, в принципе, было что терять?

– Конечно, сугубо столичным движение не было, Антон Соболев (Калифорнийский университет) зафиксировал акции протеста в 75 регионах, мы нашли данные о событиях в 124 городах. Москва отличилась самыми масштабными акциями (до 120-150 тысяч человек), но и население столицы, а также уровень жизни, плотности организационных сетей и т.д. гораздо выше среднего по России.

Первоначальная мобилизация (акции декабря 2011 г.), судя по всему, охватила широкий круг участников по всей стране независимо от событий в столице, хотя распространение информации о фальсификациях и событиях 5 декабря на Чистых Прудах в сети Интернет тоже сыграли свою роль. «Внезапность» этой мобилизации скрывает множество предварительных условий для нее: во многих регионах накапливались как недовольство, так и опыт организации коллективных действий, а выборы стали «фокальной точкой» – хорошим общим поводом – для публичного предъявления требований, как показывает в своем исследовании моя коллега по Центру Маргарита Завадская. Если посмотреть на состав и лозунги движения – там были все: от либералов до националистов, от пенсионеров до студентов. По самым разным замерам то немного, что объединяло участников движения в плане социально-демографических характеристик, это высокий уровень образования и использование альтернативных источников информации.

Акция "За честные выборы" перед зданием правительства Карелии в декабре 2011 года. Фото: Валерий Поташов
Акция «За честные выборы» перед зданием правительства Карелии в декабре 2011 года. Фото: Валерий Поташов

– Кто те люди, которые выходили на улицы российских столичных и провинциальных городов в 2012-2016 годах, высказывая обоснованные претензии к системе ответственности за положение дел в стране, например, правительству?

– Есть хорошие исследования, которые пытались описать «социальный портрет» протестующих, большая проблема в том, что стандартными социологическими методами (например, массовыми опросами) нарисовать такой портрет сложно: в общенациональных выборках доля участвовавших в протестных действиях слишком мала, а альтернатива – опрос на самой публичной акции – применяется крайне редко, в результате о социально-демографических характеристиках можно говорить лишь опосредованно, например, через включенное наблюдение или анализ другой визуальной информации. Здесь точно можно выделить две группы: «профессиональных протестующих», как правило, связанных с политическими партиями и группами, и непартийных участников.

Федеральная власть довольно часто выступает объектом предъявления требований (около 40% случаев), местная и региональная – гораздо меньше (16 и 13% соответственно). Претензии, кстати, бывают разные, не всегда протестующие четко понимают, к какому уровню власти необходимо адресовать их претензии, кроме того, политические партии у нас, например, не всегда отличаются конкретностью (в этом смысле – обоснованностью). Для партий публичный протест в первую очередь – электоральный ресурс, а не способ разрешения общественных конфликтов; для граждан протест, как правило, последний из возможных инструментов как-то повлиять на политический курс.

Кампания за отставку губернатора Худилайнена стала самым мощным протестным движением в Карелии за последние годы. Фото: Валерий Поташов
Кампания за отставку губернатора Худилайнена стала самым мощным протестным движением в Карелии за последние годы. Фото: Валерий Поташов

– А те, кто артикулировал несогласие с линией поведения партии «Единая Россия»?

– Вообще, чисто политических протестов гораздо меньше; политические игроки, включая партию власти, редко становятся объектами протестных действий, что связано, в первую очередь, с восприятием политических партий как не очень значимых участников политических процессов. Традиционно «Единую Россию» критикует оппозиция, как системная, так и несистемная, но по сравнению с органами публичной власти партии удается избегать публичного осуждения.

– В какой мере можно говорить, что так называемый «крымский консенсус» микшировал значительную часть претензий в адрес действующей власти?

– Да, крымский консенсус, судя по всему, спровоцировал эффект «ралли вокруг флага» (rally around the flag), хорошо известный в политической науке. Изначально этот эффект объяснял кратковременный и резкий подъем популярности исполнительной власти во время международных кризисов и конфликтов. В отношение российских протестов этот эффект позволяет понять, почему бывшие участники движения «За честные выборы» буквально в одночасье стали сторонниками действующей власти после событий февраля-марта 2014 г.

Опросы Левада-Центра демонстрирует, что присоединение Крыма и конфликт с Украиной вытеснили из повестки дня другие вопросы, например, социально-экономический кризис, но это положение постепенно меняется. Петр Бизюков, автор мониторинга трудовых протестов Центра социально-трудовых прав, отмечает последовательный рост трудовых конфликтов и связанных с ними акций протеста в 2015-2016 гг. «Ралли вокруг флага» имеет краткосрочное действие, так что можно ожидать дифференциации требований в ближайшие годы.

Митинг "Крымская весна" в Петрозаводске объединил многие партии. Фото: Валерий Поташов
Митинг «Крымская весна» в Петрозаводске объединил многие партии. Фото: Валерий Поташов

– Вы занимаетесь сравнительными региональными исследованиями. Достаточно ли оснований для того, чтобы констатировать, что чувствительность российских территорий к резкому ухудшению социально-экономического положения отчетливо коррелируется с протестной волной, направленной против регионального (а не общенационального) политического режима?

– Это очень интересный вопрос, тут многое зависит от того, с каким методологическим инструментом подходить для измерения этой связи. Харальд Хагеманн и Вадим Куфенко из университета Хоэнхайма эту связь нашли, наши исследования показывают, что влияние социально-экономического положения опосредуется другим факторами, например, структурой политических возможностей, существующей в регионе. Набор действий государства в отношении коллективных действий достаточно широк: от открытых репрессий до кооптации или учета требований протестующих.

В теории социальных движений зависимость между мобилизацией и «открытостью» режима носит нелинейный характер: меньше всего протестов наблюдается в наиболее открытых и наиболее закрытых режимах, во-первых, в силу респонсивности («чувствительности») власти, во-вторых – в силу высоких издержек коллективного действия. Там, где региональные режимы сочетают элементы открытости с репрессиями, мобилизация происходит чаще. Два примера – республики Чечня и Дагестан, расположены в одном регионе, сопоставимый уровень экономического развития, но существенная разница в региональных режимах, в результате Чечня – один из самых «тихих» субъектов, а Дагестан выделяется повышенной протестной активностью.

В прошлом году на Студенческом бульваре встретились патриотическая и протестная акции. Фото: Валерий Поташов
В прошлом году на Студенческом бульваре в Петрозаводске встретились патриотическая и протестная акции. Фото: Валерий Поташов

– Последний вопрос. Как россиянам реагировать – например, повышать ли уличную активность или напротив отказаться от нее – если в оставшиеся до думских выборов двенадцать недель будет наблюдаться отчетливое слияние экономической и политической повестки?

– Как стороннику постпозитивистской установки на безоценочное знание мне трудно что-то сказать. Я стараюсь как можно более непредвзято относится к исследуемым процессам, хотя как у гражданина у меня есть своя точка зрения. Могу лишь поделиться знаниями, накопленными в политической науке: мы совершенно точно знаем, что мирные протесты более эффективны, чем насилие, что повышение респонсивности власти к требованиям протестующих снижает уровень конфликтности, а участие в ненасильственных коллективных действиях имеет ряд положительных «экстерналий».

Например, активисты движения «За честные выборы» были одними из первых, кто поспешил на помощь пострадавшим от наводнения в Крымске в августе 2012 г., а в ряде других городов инициировали различные проекты по улучшению качества жизни. Коллективные действия – важный опыт самоорганизации, то, чего не хватает в постсоветских странах; вне зависимости от выборного календаря этот опыт может стать как основой для разочарования в политике, так и хорошим заделом для конструктивного вовлечения граждан в процесс управления своей страной.