Окончание. Предыдущая часть тут
***
Вторая половина сентября на севере Карелии выдалась на редкость сухой и теплой. Такая же погода стояла и в те дни такого далекого уже 1944 года, когда было подписано перемирие и здесь война закончилась. Березы почти полностью переоделись в нарядные золотые платья, много желтой листвы лежало по обочинам дорог, но августовское тепло все еще держалось за севера, все еще не отступило под первым холодным натиском, пришедшим с заполярья. Холодок ощущался только по утрам, но первые лучи солнца отгоняли его назад, давая земле еще немного времени для того, чтобы насладиться теплом короткого бабьего лета.
На открытии финского памятного знака у обочины дороги, ведущей на Калевалу, собралось много народа. Финские ветераны, только что выбравшиеся из автобуса, разминали затекшие от долгой дороги ноги. Официально и строго, но празднично одетые люди о чем-то говорили с руководителями делегации, чуть поодаль толпились местные ветераны, многие из которых были увешаны наградами. Еще дальше стояли нарядные школьники. Они баловались и дразнили друг друга. За обочиной дороги в строю стояло отделение солдат в камуфлированной форме с автоматами за спиной.
Пааво очень хотелось курить. Отойдя немного в сторонку, он чиркнул зажигалкой и, с наслаждением затянувшись, осмотрелся по сторонам. Здесь ему бывать за годы войны не приходилось. Места были совсем ему не знакомые. Собственно говоря и на открытие памятной доски он приехал не столько ради этого мероприятия, сколько ради обещанного посещения Регозера, где Пааво провел больше двух лет своей жизни.
После войны ему еще ни разу не доводилось бывать тут. Казалось, что тогда, осенью 44-го, он уже никогда больше не вернется сюда. Эти места оставили тяжелые воспоминания о войне и о потерях, а дома, в Финляндии, его ждала Эльза, к которой Пааво стремился всей своей душой.
Прошли годы, все плохое стерлось в череде лет, горечь потерь и утрат смягчились прожитыми годами и теперь Регозеро вспоминалось уже иначе: как-то по-доброму, по-человечески, сентиментально и даже ностальгически.
Сначала Пааво не хотел ехать на открытие памятного знака в составе делегации, куда его пригласил совет ветеранов, но потом засомневался. Регозеро тянуло, хотелось посмотреть на эти места с высоты прожитых лет, вновь вернуться сюда и оживить воспоминания молодости. Да и Эльза, услышав о приглашении, безапелляционным тоном потребовала, чтобы Пааво не раздумывал, а немедленно собирался в дорогу…
Долгих речей не было. Обе стороны произнесли нужные и, видимо, важные в таких ситуациях слова, зазвучала музыка и отделение солдат троекратно, залпом выстрелило вверх из автоматов. Машинально Пааво отметил про себя, что звук выстрелов современных автоматов сильно отличается от звука выстрелов оружия его молодости. А может просто он с годами совсем отвык уже от этих звуков войны.
В Регозеро ехали довольно долго. Впереди катили машины с официальными лицами, следом — автобусы с ветеранами и машина скорой помощи.
На берегу гостей уже ждал накрытый стол и местные артисты. После первых рюмок ветераны немного расслабились, освоились и начали между собой переговариваться, спрашивать, кто, откуда и на каком участке воевал. Погода стояла великолепная, артисты пели задушевные песни под баян, — словом, все располагало для встречи в непринужденной, дружеской атмосфере.
Пааво очень хотелось посмотреть на Шинишилта. Он встал из-за стола и не спеша направился к мосту. Места были в общем-то знакомые, хотя с тех времен они очень сильно изменились. Но зоркий глаз Пааво улавливал в буйно разросшейся зелени то одну, то другую примету, позволявшую ему безошибочно идти в заданном направлении. Вот старая, заросшая траншея, по которой ему не раз приходилось бегать, а вот обвалившиеся развалины штабного блиндажа, за которым едва виднеется холмик на том месте, где была землянка связистов.
От моста остались только невысокие столбики, выстроившиеся в две лини на противоположный берег. Не было ни настила, ни балок. Пааво остановился и комок подкатился к его горлу. Вот и все, что осталось от знаменитого Шинишилта, который прославился, благодаря песне, на всю Финляндию. Нет больше места с таким красивым и романтическим названием — Шинишилта. Пааво помнил и русское название, они его произносили на свой манер, одним словом: синиймост.
Да… Время свое берет. Скоро и от них, последних ветеранов останутся вот только такие столбики на кладбищах с именем, фамилией и годами жизни, среди которых затеряны те самые — незабываемые годы войны…
— Руки вверх, — вдруг услышал Пааво за своей спиной голос, который показался ему очень знакомым.
Пааво резко развернулся. Перед ним стоял седой, коренастый старик с аккуратной седой бородкой, в шляпе и пиджаке, на котором были прикреплены три медали. Едва Пааво заглянул в озорные, карие глаза, как он тут же узнал того самого партизана из зимнего февральского леса 1944 года.
— Пааво? — спросил партизан и, не дожидаясь ответа, протянул руку: — Мы ведь почти знакомы? Меня зовут Антти, помнишь меня?
Ошарашенный Пааво пожал сухую и горячую руку партизана. Да, конечно же, конечно же он его помнит, только имени тогда он его не спросил!
— Живой? — только и смог он произнести.
— Живой, как видишь, — рассмеялся в ответ старик и похлопал Пааво по руке: — Ты тоже, смотрю, жив и здоров, рука-то не беспокоит?
Черт, возьми, хихикает он все так же заразительно, как и тогда, в лесу!
— Еще как беспокоит, особенно к дождю! — рассмеялся Пааво в ответ и, не удержавшись, сгреб в объятья Антти: — Как же я рад тебя видеть и знать, что ты остался жив! Как же я рад!
До самого позднего вечера сидели они вдвоем в стороне от всей компании ветеранов, на берегу озера и рассказывали друг другу о своем житие после войны. Антти закончил войну в Восточной Пруссии, где был тяжело ранен в том же памятном для них обоих 44-м году. Вернулся после госпиталя домой, к матери, потом женился на девушке из Регозера и у них родилось трое детей. Вскоре и деревня пришла в запустение, Моарие умерла и не застала этих грустных времен, а Антти переехал с семьей в Калевалу…
Пааво рассказал ему и своих приключениях 44-го года, о том, как чуть не утонул у Шинишилта, — как раз, во-о-он в том заливчике, запутавшись в старой рыбацкой сети, как встретил Эльзу и как шальная пуля, выпущенная из винтовки отца девушки, отгрызла ему кусочек правого уха.
Антти хохотал от души своим задорным смехом, все интересовался состоянием плеча Пааво, рассказал, что его напарника-связиста они доставили на свою сторону целым и невредимым и что потом его отправили дальше в тыл. Он, скорее всего, выжил и благополучно вернулся из плена — война-то уже к концу подходила.
Когда пришла пора прощаться, все ветераны уже сдружились. Они обнимались, жали друг другу руки, похлопывали по спинам, улыбались, говорили простые и добрые слова. Спустя десятилетия людям, которые несколько лет стреляли друг в друга в этих лесах, понадобилось всего несколько часов, чтобы примириться и наконец-то свести последние счеты с той страшной войной.
Пааво обнял Антти, на глаза которого навернулись слезы и взял с него клятвенное обещание приехать в скором времени к нему в гости в Финляндию вместе с женой. Из окна отъезжающего автобуса Пааво махал ему рукой и смотрел на коренастую фигурку седобородого старичка. Антти махал ему вслед, пока автобус не скрылся за поворотом дороги.
…В оранжевом закате, осветившем западную часть небосклона, сваи моста Шинишилта казались вылитыми из меди. Короткое карельское бабье лето обещало назавтра еще один теплый и тихий сентябрьский день…
