Увидел фотографии проекта «Родина» Данилы Ткаченко. На снимках полыхают избы… Сгорает черный квадрат, вероятно… Пластмассовые солдатики-буденовцы сгорают в пламени: у меня в детстве были такие… Горестно видеть пылающий ряжевый бревенчатый мост: их почти не осталось… Нимб пламени пляшет по бюстику лысого Ленина… Сгорают избы, избы, избы: плотнику невыносимо больно на это смотреть.
За плотника топор должен говорить, но современному плотнику не нужен топор. Немецкая бензопила, канадская черта, чешский карандаш, китайская рулетка, израильский строительный уровень да финская валочная лопатка вместо русского кондака: вот мои инструменты. Да и немного их осталось – тех, кто способен прочитать и понять написанное по бревну топором или роскошным современным инструментом. Косноязычный трудяга-плотник с трудным деревенским ремеслом в руках, имею вам сказать пару слов.
Родину я вижу именно так, как на этих фотографиях. Я – плотник, я живу внутри катастрофы.
Работал реставратором памятников деревянного зодчества, вглядывался в древние срубы опытными глазами, учился читать на бревнах аккуратный почерк топора. Задумывался: «Это бревно – малость, оставленная безвестным мастером здесь и, возможно, в вечности. А чего, достойного для сохранения в веках, сделали мы? Останется ли после нас хоть что-то такое, о чем потомки вспомнят с нежной грустью? Такого, во что и через двести лет вглядятся с почтительным уважением: «работа мастера»?
Читал, что в отношении архитектуры Россия дала миру только два настоящих достижения. Только два: деревянное зодчество да еще конструктивизм. И русская народная деревянная архитектура поразительной красоты умирает на наших глазах. Бревенчатые деревянные постройки не определяют больше облик деревень и городов России, как было еще в XIX веке. Они гниют, рушатся, горят. Гибель самой оригинальной части нашей национальной культуры – не осознаваемая обществом катастрофа.
Эти руины исчезающих деревень: слишком повсюду, слишком часто, слишком безнадежно. ХХ век массово, в несколько приемов выжег носителей плотницкого ремесла. Загибайте пальцы: первая мировая, революция, гражданская, коллективизация с ее голодоморами, ГУЛАГ, Великая отечественная, укрупнение деревень…
Однажды меня спросили, а чем отличаетесь вы – современные плотники – от тех, что трудились лет триста тому назад?
– Если сравнить народное деревянное зодчество и плотников с муравейником, то в ХХ веке сгорел наш муравейник. Купол самой оригинальной части национальной строительной культуры, который хранил всех нас, почти уничтожен. Мы, последние выжившие муравьи, с вялым упорством стаскиваем хвоинки и палочки в новую кучку. Но уже осень, и зиму не переживет никто…
Кстати, про «крымнаш». Приволок Путин на пепелище муравейника тлеющий, готовый вспыхнуть полуостров. Кучка материала выросла, вызывая тупую инстинктивную радость – Ура! Ура! Но не понимают муравьи, что это все вот-вот полыхнет на ветерке, и тогда не доживем даже до зимы.
На берегу реки Сухона стоит церковь Покрова Пресвятой Богородицы. У этого каменного храма с картушами, построенного на средства местного купца Волокитина в 1781 году, есть глубокие корни: давным-давно истлевшие срубы деревянных церквей-предшественниц. Согласно Писцовой книге 1623 г., стоял тут деревянный храм, и в шести дворах жили одиннадцать мужчин черносошных крестьян да один безземельный. «Столь малая община оберегала и изыскивала возможность в случае пожара, что случалось неоднократно, отстраивать храм вновь». Дюжина мужиков в маленькой деревне неоднократно возрождали, воссоздавали свой храм. «Неоднократно». А сравните-ка с двенадцатью мужиками всех нас. Что можем? Мы вырубленный лес: люди-щепки, люди-подлесок, люди-пни и люди-валежник.
Мы – народ – утратили способность массово воспроизводить народное деревянное зодчество. Оно «наше» не больше, чем египетские пирамиды для современного арабского населения современного Египта. Разница лишь в том, что простояли пирамиды «сорок веков», и еще столько же простоят. Им неважно, какой народ живет на этой земле. А русские срубы ставили для живых людей. Деревянная архитектура очень уязвима, полностью зависима от живого народа-плотника, как книги от читателя или реки от леса. Исчезает без народа-мастера в считанные годы, ибо жива умной, мастеровитой работой рук.
«Не в бревнах, а в ребрах церковь моя…», — писал Варлам Тихонович. Эти ребра и бревна подобны коралловым полипам и их известковым «домикам»: народ-плотник поколение за поколением поддерживал, развивал, воссоздавал оригинальную строительную культуру.
Нет больше того народа-плотника. Нечем, незачем стало жить в умирающих северных деревнях. То, что происходит вокруг нас, называется словом «коллапс».
Трагедия, – говорил Бродский, – когда умирает не герой, а хор. «У Чехова погибает и место действия, ставшее названием последнего шедевра отечественной классики», – добавляет Александр Генис. Вместе с уходящим деревянным зодчеством распадается сама ткань страны.
Сохранить памятники народного деревянного зодчества на своих исторических, ныне обезлюдевших, выморочных местах, почти невозможно. Реставрация свезенного в музеи замедляет, но не может остановить необратимый процесс невозвратных утрат. Гниют, ссучиваются на госзаказах и «откатах» чиновники от культуры и хозяева фирм с реставрационной лицензией.
Жизнь отдельных памятников еще продолжается, а судьба народного деревянного зодчества уже кончилась. Прав, снайперски прав американский писатель Роберт Пенн Уоррен: «Прошлое можно сохранить, только имея будущее, ибо они связаны навечно».
Медленное разложение своим окончательным итогом мало отличается от стремительного пожара. Не в том несчастье и бедствие, что гниет и горит, а в том, что некому сберечь и отстроить заново. Чтобы народное деревянное зодчество жило и процветало, плотницкое ремесло должно жить в руках каждого поколения.
– Главный смысл нашего проекта – рассказать людям об этой уникальной архитектуре, пока не стало слишком поздно. Может быть, увлечь какого-то олигарха, может, государство. Примечательно, что все бедствующие храмы, представленные в нашей книге, вероятно, могли бы быть реставрированы по цене одного центрального нападающего «Челси». – Сказал прекраснодушный Ричард Дэвис, автор фотографий книги «Русские деревянные церкви» (Л., 2012). Ну, рассказал? Гуляй: свободен!
Что увидел великий народ-богоносец, носитель духовности и патриотизма в проекте Данилы Ткаченко «Родина»? Он возмутился святым гневом и потребовал уголовного дела.
Если вообразить для наглядности вместо деревянных построек книги, вышвырнутые из библиотек и разбросанные под открытым небом… Если представить, как в людных местах их топчут пешеходы и едут по ним машины… Как иногда кто-то лениво нагибается и выдирает страницу, чтобы живым огоньком осветить несколько шагов в темном подъезде… И как в безлюдье гибель валяющихся книг не видит никто… То что?
Ужаснулись, кинулись собирать, спасать, читать? Теперь, по глумливой ленинской реплике, «из всех искусств для нас важнейшим является кино». Пишут, «исследователи смогли выяснить»: для фотопроекта сожжена часть домов в Кучепалде Каргопольского района. ГУ МВД по Архангельской области направило на пепелище бригаду «лучших участковых».
«Правда по приезду на место возникла проблема. Выяснилось, что Кучепалды стоит целехонька и заброшенька. Так как никаких иных способов выяснить, что и где сжег Ткаченко в России, не представляется возможным, в ближайшее время он может быть вызван в полицию для дачи объяснений». Потоптались на окраине опустевшей деревни полицаи, выпили вероятно. И уехали восвояси. А уникальная деревня с кольцевой планировкой, формировавшейся вокруг высохшего со временем озера, обречена.
И если кто-нибудь даже
захочет чтоб было иначе,
Бессильный и неумелый,
Опустит он слабые руки,
Не зная где сердце у спрута,
и есть ли у спрута сердце…
Свободны, великий народ.
