Рассказ
— Держи! — отец протянул мне заготовку топорища, предварительно осмотрев ее придирчиво со всех сторон. За печкой их висела целая связка, болванки давно высохли и ждали момента окончательной обработки.
Я взял теплую березовую заготовку, зачем-то тоже осмотрел ее со всех сторон и пошел в гараж, который был по совместительству и мастерской, чтобы довести до ума топорище и насадить на него топор.
Отец был человеком мастеровым. Шил лодки, делал карельские ножи и в огромных количествах — топорища. Леспромхоз все еще валил лес старыми методами, сучкорезных машин в арсенале хозяйства было всего-то пару штук, зато мозолистых рук сучкорубов — хоть отбавляй!
Век топорища «на сучках» короток, особенно зимой. Крепкие удары сучкорубов по мерзлой древесине, да еще и в морозную погоду быстро превращают березовые рукояти топоров в мочалки. А потому спрос на отцовские топорища в леспромхозе был невероятно высок.
Зимой, когда навигация на озере закрывалась, отец шел работать в леспромхоз. Кочегарил в конторе поблизости от дома, а во время длинных смен строгал и строгал свои топорища. Они были похожи, как братья-близнецы: ладные, гладкие, с изящным изгибом и характерной карельской загогулиной на конце.
Казалось, отец их делает играючи — совсем не напрягаясь. Глядя на его уверенные и точные движения создавалась полная иллюзия простоты изготовления топорища. Острый нож, да самодельный фигурный рубанок с двумя рукоятями — знай тяни себе длинную стружку, снимай лишнее, да добавляй инструменту изящности. Чего уж проще-то! А потом закрепил в тискам промеж деревянных плашек, да шуруй шкуркой — только пыль древесная столбом.
Мой любимый финский топор, которому сто лет исполнилось лет десять назад, износил очередное топорище. А отец решил, что пора мне и самому потихоньку осваивать секреты его ремесла и приобщаться к семейным традициям. Потому-то, выбрав подходящую заготовку, он и отправил меня самостоятельно доводить до ума свой рабочий инструмент.
Я учусь быстро, а потому, проигрывая в голове движения отца, я довольно быстро совладал с рубанком. Как любой уважающий себя карел, с ножом я и так с детства не расставался, так что работа у меня кипела и спорилась, я так увлекся строганием, шлифовкой и подгонкой топорища, что не заметил подошедшего к гаражу соседа.
— Здорово! Ого, я смотрю отцовские навыки перенимаешь? Молодец! — у ворот в гараж стоял дядя Вася, сосед из шестой квартиры. Он как всегда хитро улыбался и покуривал папиросу.
— Так надо когда-то осваивать, — засмущался я.
— Правильно-правильно! Глядишь, потом и я у тебя буду топорища заказывать! — дядя Вася подмигнул, рассмеялся и сделав серьезную мину, произнес:
— Ладно, работай, не буду тебе мешать…
В общем-то топорище уже было готово и насажено на топор. Березовый клин держал рукоять крепко и плотно. Придирчиво осмотрел — вроде бы все нормально. В изгибе, правда, топорище мне показалось тонковатым. Это было не столько заметно, сколько ощущалось хватом — руки ведь, привыкшие к топору, не обманешь!
Решив, что изъян не слишком значительный, я направился к отцу, чтобы отчитаться о проделанной работе.
Отец курил, сидя на маленькой скамеечке, около открытого поддувала печи. Он молча взял из моих рук топор, повертел его в руках, зачем-то прицелился, как из ружья, осмотрел со всех сторон.
— Халтура, — заключил он коротко. Я не заметил даже, в какой момент в его руках оказался мощный молоток. Бац-бац-бац — буквально три точных и ловких удара в разные точки моего шедеврального изделия — и в руках отца осталось только лезвие топора. Топорище, звонко стукнув по полу, замерло под печкой. Приведение в исполнение отцовского приговора было столь же безжалостно, сколь и скоротечно: дверца печи жалобно скрипнула, и мой столярный щедевр в прямом смысле отправился в топку.
Отец молча встал, с совершенно спокойным и даже равнодушным лицом достал еще одну заготовку и протянул мне.
— С изгиба не снимай так много. У тебя же руки при себе — почаще пробуй толщину под руку. И не винти — смотри на топорище по осевой линии, чтобы оно штопором у тебя не пошло. Иначе муки с таким топором будут — все руки отобьешь, да еще и ногам достанется!
Я молча взял заготовку и поплелся в гараж. От злости меня просто распирало, но на кого я больше злился — на себя или на отца, — я так и не понял. Посидев пару минут, взялся за работу. Делать-то нечего: если отец решил, что я сам должен сделать себе топорище — так тому и быть. Даже если я все брошу и оставлю топор лежать на верстаке без рукояти, будь уверен — он так и пролежит там хоть десять лет, пока я сам же к нему не вернусь.
Надо знать упрямый карельский характер отца. Если он сказал что-то один раз, то никогда уже от этого не отступит.
Устать я не успел, а потому дело у меня пошло быстрее и ловчее, чем было прежде. Буквально через час, соблюдая все отцовские рекомендации, я выточил аккуратное и изящное топорище. Не кривое, не витое, не тонкое — все как надо. Дело оставалось за малым — подогнать его под лезвие, насадить и расклинить.
В это время в ргараж опять заглянул дядя Вася.
— Все еще мастеришь?
— Ага. Первое не очень получилось. Отец забраковал, — поморщившись, нехотя ответил я.
— Ну, не все сразу, не все сразу! Я вот помню, как отец меня учил корзины плести — у меня вся жопа синяя была, как он меня теми лучинами отшлепал!
Дядя Вася стал рассказывать смешную историю обучения его навыкам плетения корзин из сосновых лучин, как он попортил кучу материала, за что и был безо всякой жалости отшлепан отцом по поводу порчи семейного имущества.
Дело было в Толлореке, где дядя Вася родился, провел все детство и постиг науку плетения корзин. Рассказчик он был хороший, но говорил и смеялся больно уж громко.
Когда я закончил свою работу, дядя Вася неожиданно спросил:
— А что, сейчас так модно что ли топорища насаживать?
— Как? — не понял я, стряхивая со штанов мелкую древесную пыль от наждачки.
— Вверх ногами! — дядя Вася кивнул на мое изделие, прислоненное к стене мастерской.
Ох, е-мое! Увлекшись работой и болтовней с дядей Васей я не заметил, как насадил топорище на топор изгибом кверху! Это же надо было так опростоволоситься!
Под конское ржание уходящего дяди Васи я злобно выбил топорище вон и бросил топор на верстак. Это уже слишком! Это уже ни в какие ворота!
Решительным шагом я направился домой, распахнул дверь и с порога обратился к отцу:
— Дай еще одно. Я то испортил. Случайно…
Отец сидел за столом, погруженный в чтение своей «Комсомолки», которую он развернул во всю ширь — как занавес сельского клуба. Из-под занавеса видны были только его ноги, обутые в старые кожаные шлепанцы типа «ни шагу назад».
Раздался шелест и занавес свернулся. Отец посмотрел на меня поверх очков то ли иронично, то ли осуждающе, хмыкнул, чуть поведя головой, отложил газету и отправился к своему запасу топорищ.
— Ну, возьми еще одно, — сказал он таким тоном, будто был абсолютно уверен в том, что это далеко не последняя заготовка, за которой я сегодня еще припрусь.
Поспешно выхватив из рук отца березовую болванку я вылетел во двор. Дядя Вася колол дрова уверенными, размашистыми ударами. Не отрываясь от работы, он искоса посмотрел на меня озорным взглядом: что, дескать, попытка номер три?
Глядя себе под ноги я быстро укрылся в гараже и яростно взялся за топорище. Но мой горячий запал сразу прошел, едва я чиркнул ножом по указательному пальцу левой руки.
— Во, черт! — выругался я вслух.
Из тонкого, ровного пореза начали выступать алые капельки. Отложив топорище в сторону, чтобы не уделать его кровью, я открыл аптечку, которую отец всегда держал на полке у верстака, достал йод и щедро полил палец бурой жидкостью. Палец возмущенно отозвался неприятным жжением. Быстренько перебинтовавшись, я вернулся к работе.
Теперь я строгал топорище совершенно спокойно, без психов и уже безо всякого волнения: что получится — то получится. Плевать уже. Весь день угробил на эту топорную работу. Сколько же можно! Сошло бы и первое. Ну, помучился бы несколько месяцев, да и сломал бы худое и кривое топорище. Сделал бы потом новое. Мне же с ним мучиться — мой же топор, а не общественный! Так ведь нет: все не так, все не эдак, все криво и косячно. Я что, виноват, что у меня руки под другие дела заточены?
Пока мой возмущенный разум побулькивал, медленно остывая, руки свое дело делали. Отшлифовав грубой наждачкой заготовку, я вынул топорище из тисков, осмотрел его и даже немного удивился. Рукоять получилась на редкость изящной и правильной. Решительно не к чему было придраться. Вот поставить рядом с отцовским изделием — и будут те самые близнецы-братья.
Покопавшись в недрах под верстаком, я нашел приличного вида металлический клин. «Вот этот-то посерьезнее будет», — решил я и, ловко насадив топорище на лезвие топора, намертво расклинил березовую древесину внутри металла. Даже клин я вогнал, сам того не заметив, в отцовской манере — чуть-чуть наискосок. «Вот пусть теперь попробует выбить его так легко и просто», — подумал я со злорадством.
Да, теперь у меня все получилось так, как надо!
Дядя Вася все еще щелкал дрова во дворе. Я подошел к нему и протянул ему свой топор:
— Дядь Вась, попробуй, нормально получилось?
Дядя Вася отложил свой инструмент в сторону, поставил на плаху новую чурку и взял у меня топор. Размахнувшись и коротко «хокнув» дядя Вася одним ударом располовинил чурку. Затем еще несколькими ударами превратил в поленья обе половинки и вернул мне инструмент:
— Зае..ись! — смачно и коротко констатировал сосед, отдавая мне топор и разводя руками: — Молодец, молодец! Отличная работа!
Хоть дядя Вася и улыбался, в его глазах определенно читалось, что оценка его совершенно искренняя и серьезная.
— А ты настырный! Считай, что первый клиент на топорище у тебя уже есть! — добавил сосед: — Мое скоро уже совсем развалится.
В подтверждение своих слов дядя Вася взял свой топор и показал мне отшлифованную руками до металлического блеска рукоять, туго перетянутую изолентой у основания.
— Трещинка пошла. На этот воз еще хватит, а потом менять придется, — сосед кивнул на кучу дров, которую ему только вчера вывалил во дворе леспромхозовский самосвал.
— Конечно сделаю, дядя Вася! Обязательно!
Окрыленный успехом и удачными испытаниями топора в «боевых условиях», я направился домой, едва сдерживаясь от желания поскакать вприпрыжку.
На сей раз отец пил чай. Не отрываясь от своего ядреного, дегтярного цвета напитка, он коротко взглянул на мою работу.
— Ну, вот — совсем другое дело. Можешь ведь, когда не торопишься и все делаешь, как надо. Хорошее топорище.
Нет, я конечно, не ожидал от отца бурного восторга, — не тот он человек, чтобы раздавать похвалы налево и направо, но можно было бы и как-то более эмоционально отреагировать — все-таки третье за сегодняшний день топорище, а не первое за три дня…
— Повязку смени, а то палец загноится, — отец продолжал прихлебывать чай из своего персонального «двухведерного», как я его называл, бокала.
Повязка на пальце действительно ободралась и стала черно-буро-желтой от засохшей крови, древесной пыли и абразивных крошек наждачки…
***
…Спустя много лет, когда отец уже умер, я нашел свое первое топорище в гараже. Оказывается, отец его не сжег в печке, как я предполагал, а спрятал на верхней полке, под самым потолком, за банками с гвоздями и болтами. Зачем он его сохранил? Наверное, для того, чтобы я нашел его, спустя годы и оценил свою первую «топорную работу». Топорище еще долго валялось у меня в гараже, пока я уже сам не расправился с ним так, как умело изобразил тогда отец: закинув в топку. Правда, в моем случае печь топилась.
А второе мое неудачное топорище отец переточил в аккуратную рукоять и насадил ее на маленький топорик мамы, который она всегда возила с собой на заготовку веников. Этого я тоже не знал, думал отец и второй экземпляр «топорной работы» отправил в печь, да мама сама как-то проболталась. Долго потом смеялись.
Дяде Васе я топорище тогда тоже, кстати, сделал. Не хуже третьего. И не лучше. Ровно такое-же. И все топорища с тех пор у меня получаются ровно такими же: если с отцовским рядом поставить, ни дать, ни взять — близнецы-братья.
