Где-то в сети прочитал: «За прошлый год в деревне умерли сразу трое местных – это были женщины за семьдесят. Одна умерла от инфаркта. Вторая умерла осенью, когда все разъехались. Она просто осталась одна. Третья… третья просто умерла, как умирает деревня. Ведь теперь в ней никто не живет…». Это история не о карельской деревне, хотя схожа слово в слово.
На начало этого года в сельской местности республики проживало сто двадцать девять тысяч человек. Это почти тридцать процентов всего населения Карелии. Примерно одна треть жителей – без работы, хотя официальная статистика об этом умалчивает. Более половины – это те, кто не видит перспектив ни для себя, ни для своих детей. Они говорят об этом прямо и открыто, они привыкли к этому. Но где-то в глубине души верят в то, что наступят лучшие времена. Ну не может Россия прожить без деревни, как и деревня без России.
А что впереди? К 2031 году, по данным официальной статистики, в сельской местности республики останется жить чуть более восьмидесяти тысяч человек. А это чуть более семнадцати процентов, если общая численность населения останется прежней. Но она тоже неминуемо сокращается.
Хваленые проекты, задуманные чиновниками, «планы оптимизации», вымывают из сельских территорий школы и больницы, клубы и библиотеки. Из деревни уезжает трудоспособное население. Молодежь, не обремененная семьями, безвозвратно покидает родительские дома, подчас с благословения родителей. Очень редко встречаю тех, кто уверенно отвечает: «Я вернусь назад. Я буду жить в деревне». Все больше тех, кто возвращаться не хочет. Им нечего там делать. Им нечем там жить. А если честно? В ту деревню или село, которые ныне существуют – без дорог и газа, без устойчивой связи и интернета, без энергоснабжения, без школ и элементарных коммунальных услуг, без стабильного заработка – никто не поедет. А другой деревни нет… и, наверное, не будет.
Я перелистал уйму документов, в которых так или иначе что-то предлагалось возродить, вдохнуть жизнь, поддержать, построить, провести реконструкцию. И, как правило, в сослагательной форме: надо бы… При том это самое «надо бы» – какое-то утопичное, не подкрепленное ни финансово, ни организационно. Федеральный и, как правило, региональный чиновник далек от происходящего в деревне. Потенциала там нет. Они его, прямо скажу, не видят. А местный? Местный занят совершенно другим. Местному чиновнику не до развития. Хотя есть единицы тех, у кого болит душа за свою малую родину. Но, повторюсь, их единицы. Да и в эпоху реализации «проектов оптимизации» не могут они ничего сделать. Ресурс не тот. Да и партия – не та…
Где-то прочитал, что за 20 лет в России исчезло 20 тысяч деревень. Вот так просто и безвозвратно. Нет их на карте. И точно такое же количество исчезнет еще. За 20 лет в России, за эти же 20 лет, население сократилось почти на 20 миллионов человек. Волшебные цифры: 20-20. Так и вспоминается название одноименной программы: «Программа 2020». Неужели она в действии? Тогда позволю себе напомнить авторам этого документа, да и не только им, слова вице-президента, член-корреспондента Российской академии сельскохозяйственных наук, профессора Михаила Коробейникова: «Мы теряем страну со скоростью несколько процентов в год. И если не создадим эффективного механизма, то огромные территории станут пустынными в ближайшие десять лет. А ответа, что делать, до сих пор нет. Между тем депопуляция в селе способна развалить все российское государство, и это должно понимать руководство страны».
Ну, а пока, пока приезжая в село, на вопрос «Что нас ждет хорошего?» отвечаю: «Надеюсь, все будет хорошо». При этом понимаю, что через год-два, этого уже не скажешь.
Оригинал публикации: https://www.facebook.com/andrey.rogalevich/posts/778436258931917:0
