Чуть больше месяца потребовалось районному суду в Суоярви, чтобы разобраться в деле фельдшера местной ЦРБ Ирины Щербаковой. 4 апреля суд признал женщину виновной в халатности и приговорил к трем годам колонии-поселения с отсрочкой, пока ее дочь не достигнет 14-летнего возраста. При этом суд попутно взыскал с больницы по 300 тысяч рублей в пользу семьей потерпевших.
Как это часто сейчас бывает, в этом процессе Фемида встала на сторону следствия, обвинив Щербакову в том, что она не отреагировала на звонок двенадцатилетнего Севы Заслонова, который, как и еще 13 московских школьников, погиб во время водного похода на Сямозере в июне прошлого года. Следователи со своей стороны были твердо уверены, что если бы Щербакова не положила трубку и не отнеслась к вызову как баловству, спасатели смогли бы оказаться на месте трагедии на 18 часов раньше. Насколько Следком убежден в этой версии, говорит хотя бы пресс-релиз ведомства: вместо традиционно сухого слога его текст изобилует эмоциями и предположениями психологического характера.
«Ребенок, очевидно, не поверил тому, что услышал, и попытался переспросить у женщины, но в ответ раздались лишь короткие гудки, — говорится в сообщении карельского СУ СК, — <…> со стороны диспетчерской… вот так запросто положили трубку, оборвав надежду ребят на спасение, которые в тот момент, вероятно, еще не осознавали, что помощь уже не придет. В это время на расстоянии 100 км от места трагедии находилось одно из подразделений спасательной службы, которое имело все технические возможности для выхода в озеро для спасательной операции».
На первый взгляд, вывод следствия о том, что Щербакова могла помочь тонущим детям, а МЧС раньше начать поисково-спасательную операцию, кажется логичным и выверенным. Однако Следком словно специально при этом опускает важные обстоятельства, которые, на взгляд человека, следившего за этим делом, не позволяют сделать Щербакову виновницей трагедии.
Вспомнить хотя бы то, что детский лагерь и само Сямозеро находятся в Пряжинском районе, а звонок тонущего Севы Заслонова на номер 112 был переадресован в в Суоярви, — потому что одна из вышек связи из этого района оказалась ближе и «поймала» сигнал мобильника. Нельзя также обойти стороной и то, что услышала Щербакова во время разговора с подростком: «Алло… давай… алло… нет… (множественные детские голоса на заднем фоне). Мы в Карелии. Спасите нас, пожалуйста. Мы в озере», — сказал ребенок фельдшеру.
Очевидно, что по характеру такого сообщения — неконкретного и неопределенного — обычный диспетчер скорой вряд ли мог понять, кто и где тонет и как можно помочь его спасению. К тому же нельзя забывать, что Щербакову никто не обучал работе с системой-112, которую в районах Карелии просто повесили на скорую помощь.
На это обстоятельство в самом начале процесса указывал даже отец погибшего мальчика Игорь Заслонов. Еще на стадии следствия он ознакомился с материалами дела, а также узнал, что по постановлению правительства за систему-112 должны отвечать не районные больницы, а МЧС и интегрированные с ним организации. Поэтому отец погибшего ребенка не стал скрывать своего отношения к следствию, которое, по его мнению, тенденциозно подошло к делу.
— Считаю, что Щербакову нельзя привлекать к уголовной ответственности, — заявил Заслонов прессе. — Я не хочу для нее никакого наказания, она не должна нести уголовную ответственность.
Тем не менее, если бы в трагедии не было обвинительных приговоров, это неминуемо бы вызвало справедливое недовольство в обществе. Ведь кто-то же должен нести наказание за гибель 14 детей, утонувших из-за преступного поведения взрослых. И понятно, что кроме директора парка-отеля «Сямозеро» Елены Решетовой и ее зама Вадима Виноградова, которые напрямую причастны к трагедии, должны быть найдены и другие виновники.
Потому что большое число жертв, по неписаному закону общественной психологии, требует и большого числа наказанных или чтобы наказанные были из высших эшелонов власти. Однако в случае с трагедией на Сямозере из больших начальников к ответственности привлекли только руководителя Роспотребнадзора Карелии Анатолия Коваленко, выдававшего разрешения на работу лагеря.
При этом органы не тронули замначальника департамента труда и соцзащиты Москвы Татьяну Барсукову. Хотя именно она заключала контракты с парком-отелем «Сямозеро» на отдых детей за бюджетный счет и должна была контролировать, какие услуги там предоставляются и соответствуют ли они требованиям безопасности.
Точно также никто не привлек руководство Минздравсоцразвития Карелии, регионального управления МЧС или членов республиканского правительства (скажем, вице-премьера Валентину Улич), тоже контролировавших детский отдых в Карелии.
Вместо этого крайними стали Ирина Щербакова, получившая три года колонии-поселения, да Валерий Круподерщиков — студент Петрозаводского педколледжа, которого следствие собирается посадить на скамью подсудимых вместе с Решетовой и Виноградовым.
Как и Щербакова, Круподерщиков, очевидно, стал заложником ситуации, когда на него спихнули чужую ответственность в виде обязанностей инструктора, которые он вынужден был тянуть под угрозой непрохождения практики. Скорее всего, как и Щербаковой, Круподерщикову придется понести и уголовное наказание, если следствие или суд все-таки не одумаются.
Но чем бы ни закончилось уголовное преследование студента, трудно подобрать слова, чтобы охарактеризовать такую систему работы правоохранителей. Кажется, что лучше всего это уже сделал тот же Игорь Заслонов, сказав в начале суда над Щербаковой, что следствие делает виновными в Сямозерской трагедии «стрелочников».
— Генерала МЧС, наверное, судить неудобно, — предположил отец погибшего мальчика. — Заместителя министра здравоохранения или [другую] большую шишку тоже. Потому что это большой человек и у него серьезная репутация. А фельдшера судить можно, потому что он всего лишь фельдшер.
