– Вы знаете, что вчера здесь убили человека? – неожиданно спросил у меня по-английски пожилой мужчина, когда я разговаривал с хозяином арабской закусочной в печально известном стокгольмском районе Ринкебю. Мне пришлось покачать головой и выслушать рассказ словоохотливого завсегдатая заведения, хотя, если честно, я и зашел сюда, чтобы пообщаться с обитателями «маленького Могадишо», как еще называют этот уголок шведской столицы, где проживает большая сомалийская диаспора.
Я специально приехал вечером в получившее дурную славу предместье Стокгольма, где почти каждые два года в прямом смысле вспыхивают беспорядки: горят автомобили и административные здания, а полицию и пожарных встречают камнями. Мне захотелось своими глазами увидеть, что представляет собой иммигрантское «гетто», куда, как говорят, даже боятся заезжать полицейские патрули. Полиции в Ринкебю я, действительно, нигде не увидел, но за обстановкой в районе, где 90 процентов населения составляют иммигранты, наблюдали вездесущие зрачки видеокамер.
Погуляв по шумной и грязной торговой площади, где хаотично бродили небольшими стайками выходцы из Африки и Ближнего Востока, и залихватски играл на аккордеоне то ли румынский, то ли болгарский цыган, я отправился по ближайшим улицам и дворам, которые выглядели куда ухоженнее, чем «элитные» кварталы Петрозаводска – во всяком случае, освещеннее и чище. Не могу сказать, чтобы меня что-то напугало в этом, совсем не похожем на туристический Стокгольм районе – на окраинах карельской столицы чувствуешь куда больше агрессии от подвыпивших соотечественников, но беспечная легкость, с которой я всего час назад гулял по мощеным улочкам Старого города, куда-то улетучилась. Прочитав в репортажах своих западных коллег об особой нелюбви обитателей Ринкебю к журналистам, фотоаппарат я с собой не брал и снимал, что удавалось, на телефон…
– Это сомалийцы. Они постоянно убивают друг друга, – поведал пожилой выходец из Египта про трагедию, разыгравшуюся в иммигрантском «гетто» накануне.
– Но зачем?
– Кровная месть: кто-то убил родственника одной семьи, его родственники убили родственника убийцы, и это не остановить…
– А полиция?
– Если что-то случилось в Стокгольме, они бы вмешались, а тут им до нас дела нет. Вы видели молодых ребят, которые торчат у метро? Они продают наркотики. Швеция дала им дом и возможность учиться, но они не хотят этой возможностью пользоваться…
У самого моего собеседника по имени Ади – по крайней мере, так он представился – тоже есть дети, но он их всех отправил учиться, и, как я понял из разговора, они получили неплохую работу. Ади перебрался в Швецию более 30 лет назад, но, по его собственному признанию, не любит «европейский стиль жизни», поскольку считает его во многом фальшивым. При этом, как выяснилось, он неплохо разбирается в европейской литературе – во всяком случае, я не ожидал услышать от него имен Хэмингуэя и Сартра.
– А Вам самому-то не страшно здесь жить? – спросил я у Ади, но тот только пожал плечами:
– Меня пока не трогали, но от них можно всего ожидать…
Замечу, что до поездки в Стокгольм я в течение нескольких недель пытался договориться об интервью со шведской полицией об этнической преступности и проблемах мигрантов, но ее представители до последнего тянули с ответом, а когда я уже прилетел в Швецию, сообщили, что давать такие комментарии не в их компетенции.
«Вы неоднократно просили об интервью для репортажа о миграции. Поскольку вопросы, заданные Вами по электронной почте, касаются ситуации с мигрантами, мы бы предпочли воздержаться от комментариев. Полиция занимается расследованиями преступлений по действующему закону, не зависимо от происхождения того, кто их совершил. Это не означает, что полиция не знает о миграционной ситуации в Швеции и о продолжающихся дебатах. Однако это не компетенция полиции давать комментарии по этому вопросу», – сообщил мне пресс-секретарь шведской полиции Варг Гюлландер.
Несмотря на явное нежелание правоохранительных органов Швеции общаться с иностранным журналистом на весьма болезненную для них тему преступности в иммигрантских районах, мне все же удалось поговорить с одним из коллег господина Гюлландера, правда, бывшим. Выходец из семьи афганских переселенцев Мустафа Паншири более трех лет служил в шведской полиции, а сейчас помогает беженцам из Афганистана, главным образом – молодым людям, адаптироваться к новой для них культурной среде.
Я поинтересовался у Мустафы, почему Ринкебю совсем не похож на Швецию, а его обитатели все равно остаются в приютившей их стране чужаками.
– Среди европейских стран Швеция проводит, пожалуй, самую мультикультурную политику по отношению к мигрантам, – ответил бывший полицейский. – Вместо того чтобы прививать им базовые ценности шведского общества – свободу слова, гендерное равенство, эта политика направлена, в основном, на сохранение мигрантами их собственной культурной идентичности. Это замечательно, но мы не объясняем им культурные традиции самой Швеции, хотя люди приезжают сюда из тех стран, где общественные нормы и ценности совсем иные – из Сомали, Сирии, Ирака или Афганистана.
– Но почему полиция не пытается влиять на ситуацию в таких районах, как Ринкебю? Или ситуация там уже настолько запущенная, что лучше делать вид, как будто их просто нет?
– Несколько лет назад полиция составила список проблемных зон, где наблюдается сегрегация и высокий уровень преступности. Тогда в этот список вошли 15 районов, в том числе и Ринкебю. Минувшим летом число таких проблемных зон выросло до 23..
– Это так называемые «no-go-zones»?
– Полиция не употребляет этот термин, и в Швеции даже было немало споров по этому поводу. Я тоже не называю эти районы «no-go-zones»… Но в них, действительно, небезопасно находиться, например, с телекамерами, и было немало случаев нападений на иностранцев, которые пытались что-то снимать в этих районах. Естественно, у людей из США, Великобритании или Австралии возникают вопросы: «Что происходит в Швеции? Почему там нападают на съемочные группы из других стран? Почему этого не случается со шведскими репортерами?». Но дело в том, что шведские журналисты почти не снимают репортажей о том, что происходит в этих районах.
– Почему?
– А это и есть главная проблема. Потому что это слишком болезненно, это затрагивает беженцев, а шведы не хотят касаться того, что происходит в эмигрантских районах, чтобы их не обвинили в расизме или исламофобии.
– Получается, что они просто не хотят замечать эту проблему?
– Да, но сейчас об этом уже начинают говорить. Успех на парламентских выборах 2014 года «Шведских демократов» (правоконсервативная националистическая партия, выступающая за ограничение приема беженцев и въезда в страну родственников иммигрантов – прим. «Черники») заставил многих задаться вопросом: почему эта расистская партия получила в Швеции такую поддержку? За них проголосовали почти 13% избирателей. Это невероятно много! И одна из причин такой популярности «Шведских демократов» заключалась в том, что они поднимали вопросы, о которых другие политики просто стеснялись говорить. Даже сейчас, когда в Швеции признали наличие проблемы интеграции мигрантов, в обществе больше спорят о вопросах семантики – можно ли называть опасные районы «no-go-zones» или нет, чем занимаются поисками решения этой проблемы.
Если вы пройдете по таким районам, как Ринкебю, они покажутся вам воплощением идеи мультикультурализма. Но только среди разных культур этого района вы не увидите шведской. В таких «гетто» выросло уже второе поколение иммигрантов, которые почти ничего не знают о стране, где они живут, и это серьезная угроза для Швеции.