Едва ли найдется другой институт западного общества, который бы вызывал столько критики у российских хранителей «духовных скреп», как опека над несовершеннолетними детьми. Пожалуй, только однополые браки вызывают еще большую злобу у отечественных ревнителей морали и нравственности, чем ювенальная юстиция. А уж когда речь заходит о случаях изъятия детей у россиян, проживающих в Финляндии или Норвегии, службу опеки этих стран нередко сравнивают с гестапо, причем, не разбираясь особо в причинах каждого такого случая.
В начале ноября редактору «Черники» довелось самому побывать у «передовиков «ювенального террора» – так назвал в одном из интервью норвежскую службу защиты детей Barnevern бывший уполномоченный при президенте России по правам ребенка Павел Астахов. Замечу сразу, что никаких собственных оценок ее деятельности я давать не буду – для этого мне нужно было бы проживать в Норвегии, но попытаюсь представить разные точки зрения на сложившуюся в этой стране систему опеки над несовершеннолетними.
Русских норвежская статистика не замечает
Начну я с официальной статистики за прошлый год. В целом по Норвегии в службу Barnevern поступило 54,4 тысячи обращений, связанных с защитой детей. По 80% таких обращений сотрудники службы провели расследование, после чего 60% дел было закрыто, а в отношении 40% обращений принято решение о проведении «вспомогательных мер». Однако далеко не все они подразумевают изъятие детей из семьи: такие крайние меры в 2015 году коснулись 460 детей, и подавляющее большинство из них – норвежцы. Как утверждают в Barnevern, число случаев изъятия детей из русских или смешанных русско-норвежских семей настолько мало, что даже не попадает в статистику.
По словам министра по делам детей, равноправия и интеграции Сулвейг Хурне, Норвегия стала первой в мире страной, где была создана государственная система охраны прав ребенка, и произошло это еще 120 лет назад.
«В области детского права мы считаемся одними из лидеров, – заявила норвежский министр на встрече с группой российских журналистов из Архангельской, Мурманской областей и Карелии в городе Тромсе. – В 1981 году в Норвегии впервые в мире был основан институт уполномоченного по правам ребенка, и сегодня эта модель скопирована во многих других странах. Норвежский уполномоченный по правам ребенка независим от правительства и высказывает свое мнение независимо от политики, проводимой правительством. Норвегия присоединилась к Конвенции ООН по правам ребенка в 1991 году. Эта конвенция легла в основу норвежского закона о защите прав детей. Интересы ребенка – это важнейшее условие при принятии любых решений, касающихся детей. С 2014 года этот принцип заложен и в Конституцию Норвегии. Норвежской Конституцией также закреплено право детей быть услышанными и влиять на принятие решений об их судьбе. Любые формы насилия по отношению к детям в Норвегии запрещены».
Вместе с тем госпожа Хурне признала, что деятельность норвежской службы защиты детей вызывает критику во многих странах, однако заметила, что «большая часть критики не имеет оснований в действительности».
«Самой важной нашей задачей является защита детских прав и действия в интересах ребенка в тех ситуациях, когда забота о детях поставлена под угрозу. О передаче прав опеки речь заходит лишь в случаях грубого пренебрежения родительскими обязанностями, когда родители оказываются не в состоянии обеспечить ребенку необходимый уход. Когда норвежским властям приписывают другие мотивы в делах, рассматриваемых службой защиты детства, это не имеет оснований в реальности», – заверила министр российских журналистов.
– Чем вы тогда объясняете волну критических публикаций в адрес Barnevern со стороны не только российской прессы, но и СМИ Восточной Европы и стран Балтии? – поинтересовался редактор «Черники» у госпожи Хурне.
– Я думаю, причины такой критики разные, – ответила норвежский министр. – Это может быть недостаток информации о том, как функционирует эта служба. Недостаток информации о правах детей и родителей. Этой критике мы уделяем большое значение и прилагаем усилия, чтобы усовершенствовать службу с тем, чтобы обеспечить детям тот уход, на который они имеют право. Мы видим также, что в ряде представительств службы защиты детей недостаточно знаний о культурных различиях, и мы попросили директорат разработать программу, чтобы вопросам культурного понимания уделялось больше внимания при рассмотрении таких дел.
Ремень как культурный код?
Собственно, «культурные различия», о которых упомянула министр, и являются, на мой взгляд, главным источником громких конфликтов вокруг Barnevern. По крайней мере, тех, которые связаны с изъятием норвежскими властями детей из эмигрантских или смешанных семей. Если выразить суть этих различий вкратце, то нужно ответить на почти «шекспировский» вопрос: «Бить или не бить?». Норвежское законодательство, как уже было сказано ранее, запрещает любое насилие по отношению к ребенку, и таким насилием сотрудники службы защиты детей вполне могут посчитать, казалось бы, самый обычный для российских семей «шлепок по попе».
«Во многом это обусловлено переводческими нюансами, – рассказал журналистам вице-консул Генерального консульства РФ в Киркенесе Игорь Лапицкий. – Норвежское слово «ударять» подразумевает как легкий шлепок, так и ощутимый удар по человеку, и когда ребенок очень маленького возраста, говорящий по-норвежски с очень большими огрехами, произносит это слово, на которое человек, собирающий подобные сведения, в учебных заведениях уже натаскан, сразу превалирует версия об избиениях ребенка. У нас был случай – я не буду называть имен людей, но это резонансное дело, которое широко освещалось прессой – когда отцу вменялось как посягательство на жизнь и здоровье ребенка угроза выражением «Я тебе сейчас дам ремня!». Ребенок описал работникам опеки, какого размера ремень висит в гардеробе, и они трактовали это как оружие воздействия, которое может повредить ребенку, оставить душевную травму на всю жизнь. Абсолютно невинное выражение с точки зрения российской ментальности выражение «Почему ты не ешь кашу? Я тебе сейчас ремня дам!» было возведено в абсолют и приобщено к материалам дела как очень тяжкое обвинение».
Даже эти слова российского дипломата наглядно демонстрируют колоссальный разрыв во взглядах норвежцев и россиян на домашнее насилие. Причем, еще несколько десятилетий назад «шлепок по попе» и в норвежских семьях считался вполне безобидной воспитательной мерой.
Однако сейчас ситуация в стране кардинально изменилась. Вот какими результатами социологического исследования поделился с российскими журналистами профессор Вилли-Туре Мерч, изучающий психическое здоровье детей и подростков: 80% норвежцев вообще не позволяют себе никакого насилия по отношению к ребенку, в том числе и шлепков, 18% – иногда допускают шлепки, и только 2% часто используют физическое наказание.
«Проблема в том, что, используя физическое наказание в воспитательных целях, родитель выступает в качестве ролевой модели поведения, – сказал профессор Мерч. – Он является моделью для копирования. Вы оправдываете использование физического наказания для решения конфликта или дилеммы. Исследования показывают, что дети, подвергавшиеся физическому наказанию в семье, проявляют физическую агрессию в отношениях с другими детьми и в своих семьях, когда становятся родителями. Именно эти факты легли в основу современного норвежского законодательства, которое запрещает использование физического насилия по отношению к детям».
Другая сторона детских прав
Как утверждает руководитель Центра для детей, подвергшихся насилию, в городе Тромсе Столе Лютер, для него нет разницы, какой национальности ребенок – русский, чех, литовец или сириец. Все дети в Норвегии находятся под государственной защитой, и если у сотрудников Barnevern возникает опасение за угрозу жизни и здоровью ребенка, он может быть доставлен в центр на обследование, по результатам которого принимается решение о его дальнейшей судьбе.
«На сегодняшний день в службе Barnevern большое количество детей, изъятых из эмигрантских семей, – отметил в беседе с российскими журналистами адвокат Эйрик Рингберг, представляющий интересы родителей в судебных процессах по делам об опеке над несовершеннолетними. – Это само по себе представляет собой большую проблему для службы защиты детей. Если, к примеру, из семьи изымают троих русских детей в возрасте от пяти до десяти лет, найти одну приемную семью для всех этих детей очень сложно. Это означает, что таких детей разлучат не только со своими родителями, но также с братьями и сестрами. Это сокращает возможность сохранения двух языков для этих детей. Они утрачивают билингвизм, а это тоже ущемление прав детей. И еще один момент: решение губернской комиссии, в компетенцию которой входит вопрос об изъятии детей, родители могут обжаловать в суде, но по норвежскому законодательству дети могут быть изъяты из семьи до рассмотрения этой жалобы. Мне бы хотелось, чтобы изъятие детей до рассмотрения дела в суде было особо обосновано, а в случае отсутствия веского основания, дети бы находились в семье».
Забытый бутерброд и миллион крон за улучшение показателей
По словам главы муниципальной службы защиты детей из Тромсе Айны Исаксен, большую часть обращений в Barnevern поступает из полиции. Однако на ребенка могут обратить внимание и в школе, если он рассеян, с трудом усваивает материал, не носит с собой учебники, или у него нет с собой бутербродов на обед. Каждое такое обращение сотрудники Barnevern обязаны расследовать, чтобы убедиться в том, что ребенку обеспечен в семье нормальный уход. Если этого нет, служба защиты детей может предложить семье свою помощь, и только в крайних случаях дело доходит до изъятия ребенка из семьи.
«Из-за того, что ребенок не берет с собой еду в школу, дело не заводится. Мои дети тоже часто оставляют свои бутерброды на кухонном столе», – призналась российским журналистам госпожа Исаксен.
Между тем, вал обращений в службу защиты детей Тромсе привел к тому, что два года назад эта служба допустила серьезные отставания в сроках рассмотрения дел. Муниципальной администрации грозил серьезный штраф, и она заключила контракт с одной из частных фирм, которая помогла чиновникам сократить разрыв. Этот контракт обошелся местному бюджету ни много, ни мало в миллион крон, а в итоге оказалось, что расследование дел зачастую проводилось по телефону, без посещения семей.
Несмотря на почти полную информационную закрытость службы Barnevern, норвежским журналистам удалось получить от ее сотрудников сведения, свидетельствующие о вопиющей халатности чиновников, от которых, по сути, зависят детские судьбы, и когда репортажи об этом вышли в теле- и радиоэфир, в Норвегии разразился громкий скандал. Губернаторская администрация вынуждена была назначить расследование, но бывшая руководитель муниципальной службы защиты детей, узнав о назначенной проверке, подала в отставку, что в итоге позволило ей избежать ответственности.
«Это лишь вершина айсберга, – считает один из норвежских журналистов, который к удивлению российских коллег попросил, чтобы его имя и обстоятельства скандального расследования не упоминались в публикациях. – Речь идет о службе, наделенной большими полномочиями, а большое количество власти всегда связано с коррупцией. Если никто не проверяет твою работу, то этой властью легко злоупотреблять».
«Не надо сгущать краски!»
Как бы там ни было, новое руководство муниципальной службы защиты детей из северного норвежского города Тромсе провозгласило курс на открытость своей деятельности, что, в общем, подтвердили и готовность госпожи Исаксен ответить практически на любые вопросы журналистской делегации из России, за исключением лишь конкретных дел детей, и ее участие в публичных дебатах, посвященных работе Barnevern, которые состоялись на прошлой неделе в одном из городских кафе. На эти дебаты были приглашены, кстати, и представители русской диаспоры Тромсе, и, судя по звучавшей в зале русской речи, они там были, но наши соотечественники предпочли в спор не вступать. То ли не захотели привлекать к себе внимания, то ли скандалы вокруг изъятия норвежскими властями российских детей были в большинстве своем высосаны из пальца.
Примечательно, что даже Генеральный консул России в Киркенесе Сергей Шатуновский-Бюрно полагает, что ажиотаж в российской прессе вокруг дел, связанных с опекой над несовершеннолетними детьми из русских или смешанных семей, только мешает оказывать им консульскую помощь. Замечу, что оказание такой помощи в последние годы было осложнено тем, что норвежские власти рассматривали дела об опеке над несовершеннолетними из русских или смешанных семей исключительно с позиций национального законодательства о защите детей. Однако недавняя ратификация Норвегией Гаагской конвенции от 1996 года о юрисдикции, применимом праве, признании, исполнении и сотрудничестве в отношении родительской ответственности и мер по защите детей, вселяет в дипломатов надежду, что у них больше не будет препятствий в защите интересов российских детей и их родителей на норвежской территории.
«Не надо сгущать краски вокруг этого вопроса! – заявил господин Шатуновский-Бюрно на встрече с делегацией журналистов из Мурманской, Архангельской областей и Карелии. – Десять случаев за шесть лет! (Речь идет о делах русских детей в Северной Норвегии – прим. «Черники»). Из этих случаев практически все решены, за исключением двух-трех. После этих телепередач люди приезжают и начинают оглядываться. А люди должны жить нормальной жизнью!».
