Иван Иванович с Марией Петровной ехали на выборы. Они безнадежно опаздывали, — время уже подходило к 19.30, а до избирательного участка в районном ДК было еще с полкилометра. Да каких! Только триста метров по улице имени Героя Советского Союза пограничника Стрельникова чего стоили! Скрипя зубами, Иван Иванович молча материл коммунальщиков, дорожников, местную, районную и республиканскую власть и соседа, который на шикарном джипе легко обогнал его на этой проклятой улице. «Сволочи!» — думал он: «Уроды! Нет на вас Вольфовича! Всех бы к стенке за такую дорогу»!

Старенькая «жига» подскакивала на кочках и ухабах, скрипела и стучала всем своим ржавеньким скелетом, выла просевшим движком, но не сдавалась. «Сделано в СССР», — с гордостью подумал Иван Иванович: «Специально для наших дорог!»
Мария Петровна была занята другими мыслями: надо еще успеть вечером закатать огурцы и помидоры, да замариновать грибочки. А еще на рынок завезли капусту хорошую, надо купить пяток качанов, да заквасить. Скоро ведь холода уже начнутся. Зима впереди трудная, кризис ведь, денег нет. Но держаться надо!
«Ничего, переживем», — подбадривала она сама себя: «Лишь бы не было войны. При Сталине, говорят,  труднее было. И при Леньке «Сиськи-матиськи» тоже не сладко жилось, и при «Мишке меченом» … Борька был, конечно, наш мужик, выпить не дурак, но… Не то. Вот Путин — это да!» От мыслей о президенте у Марии Петровны запорхали бабочки в животе.
— Давай ты быстрее, старый пень, опаздываем же! — ласково подбодрила Мария Петровна мужа.
— Сиди, дура, и не вякай под руку! — нежно парировал Иван Иванович.

Наконец они выехали на асфальт и мысли Ивана Ивановича сразу же обратились к более важным проблемам — международным. «Тревожно стало  нынче… Душит НАТО непокорный русский мир, ох, душит. Не дает проклятый Обама нам с колен встать, и всему, кому надо, задницу надрать. Вот индексации опять зарубили. Все его рук дело, Обамки этого! Мировая закулиса, будь она неладна, щупальца свои к нам протянула… И фашисты опять на Украине лютуют… Кто бы мог подумать-то, а? Семьдесят лет мы с ними дружили, вместе коммунизм строили (ну, пусть не все получилось), а они,  смотри, какие оказались! Маскировались, видать, умело! Да, видимо из-за них с коммунизмом у нас концовочка скомканная-то  и вышла. Ничего! Переживем! Одолеем! Пояса затянем — не впервой, но землю нашу русскую на откуп либерастам не отдадим! Все будет хорошо: Донбассу мы поможем с бандеровцами расправиться, по Сирии еще немного пошарахаем — они быстро в чувство придут, да и НАТО на место поставим. Вот как приведем свои «Искандеры» с ядерными боеголовками в Калининград — тогда они шелковыми станут! Лишь бы войны не было! А эту нашу пятую колонну — к стенке всех надо поставить. Чтобы народ не мутили».
— Да, жаль, в этом году с Крымом у нас обломилось, — задумчиво произнесла Мария Петровна. — Никогда там не была, всю жизнь мечтала съездить…
— Ничего, Машка! Свиней весной забьем, мясо продадим — свожу я тебя в Крым! Никуда он от тебя не денется. Крым-то теперь наш!
— Ага, губу-то закати, олигарх свинячий! Одна дорога туда и обратно целой свиньи стоит! Нет уж, помечтаю пока, а на свиней нам ремонт делать в доме надо, а то по программе капиталки мы только на 2088 записаны. Развалится дом раньше-то. Да и мы не доживем даже до половины…

Иван Иванович задумался над бренностью бытия. Мысль о том, что дома, в комоде лежит железная коробочка с отложенными на похороны (его и Марии Петровны) долларами, вызвала прилив правильных чувств к самому себе. Позаботились. Не надо будет детям тратиться на похороны, кредиты брать под хищнические проценты. Все правильно сделали. И что в долларах — тоже правильно, так-то оно надежнее, чем в рублях, да на картах «Сбербанка». Не сгорят и не отнимут, как бывало уже не раз. Так что будем живы — не помрем! А помрем, так похоронят по-человечески, не хуже, чем других, чтобы все, как у людей было: чтобы и гробы не из досок не струганных, и чтоб на поминках гости ели-пили вволю! Чтобы поминали потом только добрым словом.

На избирательный участок подкатили без десяти восемь. Быстро забежали внутрь, зарегистрировались, взяли бюллетени и втиснулись вдвоем в кабинку.

Иван Иванович достал ручку и, напялив очки, начал изучать бюллетени.

— Так, дай-ка сюда ручку и бюллетени, а то ты там сейчас наизбираешь! Доведешь страну до революции! — Мария Петровна решительно отобрала у мужа его пишущие принадлежности и избирательное право.

Иван Иванович, конечно, немного обиделся, но, увидев, как уверенно и жирно его супружница выводит галочки напротив кандидатов партии «ЕР», удовлетворенно крякнул. Хотя где-то там, в глубине души, ему импонировал Жириновский (он уже двадцать лет обещает олигархов к стенке поставить, молодец, мужик, никого не боится)! Но политическому чутью Марии Петровны Иван Иванович доверял всецело. Раз так надо, значит, так тому и быть. А Вольфовича можно и так любить. Тайно от жены.

Мария Петровна закончила расставлять галки и стала складывать бюллетени.

— Подожди-подожди, я еще не дочитал, — запротестовал из-за спины Иван Иванович: — Кто там у нас в Законодательное Собрание по одномандатному округу-то идет? «Вор, Вор, Воро…», — ну, дай почитать-то хоть!

— Слушай, Ваня, какая тебе разница-то? Сколько мандатов и кто он такой? Тебе что — бухать с ним, или картошку окучивать? Не ссы — наш человек, правильный! Нам позавчера на работе говорили — только за него голосовать. У него денег — ого-го! Если выборы выиграет, отблагодарит наш район. Может даже целый мильён даст! А там, глядишь, нашей школе тоже что-то перепадет! С умом голосовать надо! Это тебе не болты пинать вокруг своей «ласточки».

Мария Петровна решительно вышла из кабинки для голосования и твердым шагом направилась к урне. Ее провожали теплые бюджетные улыбки членов избирательной комиссии…

До ближайшего магазина решили пройтись пешком. «Надо же как-то отметить победу на выборах, бутылочку там прикупить, огурчики… Нет, огурчики не будем, дороговато магазинные брать! Лучше свою баночку пожертвую ради такого случая, не каждый же день на выборы ходим», — размышляла Мария Петровна.

Иван Иванович просто шел и думал, что все хорошо. Что долг перед родиной выполнен, что сейчас они это дело отметят, посидят у телевизора, поболтают о том, о сем… День удался. И погода, вон, какая хорошая, хотя к вечеру уже заметно холодает. И листья вянут. И зима близко…

— Слушай, как думаешь, если пенсию зарубят работающим пенсионерам, что мне лучше делать — на работе оставаться, или уже просто куковать на пенсии? — прервала ход его мыслей Мария Петровна.

— Ну, я не знаю… Пенсия же побольше, как-никак. А так, уборщицей в школе, столько ты не заработаешь. Может лучше дома сидеть?

— Ага, тебе бы все дома сидеть, штаны протирать! А надо еще и на Светкину свадьбу накопить, чтоб не хуже чем у других было! Чтоб не говорили все, что мы с тобой — голь перекатная, не могли ребенку свадьбу человеческую сделать! Мог бы и сам на подработку идти, пока указа-то нет. А то потом поздно будет!

— У меня же спина, сердце, панкреатит… — вяло возразил Иван Иванович.

— Хренкреатит у тебя! И воспаление хитрости! Я одна, что ли должна на всех ишачить?

— Ну, ладно, успокойся, ты! Найду я подработку! С брусникой закончим — и сразу же займусь!

— Тем дай, эти дай! У этих стройка, у тех — свадьба! Один раз в жизни хотела в Крым съездить — и хрен тебе по всей роже! — не унималась Марья Петровна.

— Какой тебе Крым, старая? Хорошо и на южном берегу Куйтто! Вон лето какое теплое было, и позагорали на огороде, и отдохнули!

— Ага! Кто-то отдыхал, а кто-то кверху тазом картофан окучивал…

— Маш, ну у меня же спина…

Около магазина стояли два заросших скомканной бахромой щетины бича. Один из них, улыбаясь и покачиваясь, направился к Ивану Ивановичу.

— Так, отвали в сторону! Денег нет, и не предвидится! У нас все деньги на карточке! — загородила мужа своим широким телом Мария Петровна.

— Так мне только пять рублей, на «три топора» не хватает… — робко промямлил бич.

— Ни пять, ни три, ни рубля! Нету! Русским языком сказано! Пошли, Ваня!

Иван Иванович сочувственно вздохнул. Это ведь был Мишка из параллельного класса, надо было помочь… Ведь мелочь у него в кармане есть. Мужик-то хороший, безобидный, только вот пьет. Сломала его жизнь. Институт закончил, работа была хорошая, семья… А потом леспромхоз завалили, без работы остался. Пить стал, жена бросила, дети отворачиваются при встрече. Да и с головой он не всегда дружит — в Афгане еще контузило…

Иван Иванович решительно вырвал руку из объятий жены, развернулся, подошел к Мишке и сунул ему в руку горсть мелочи.

— Спасибо, тебе, Ванька, — мишкины глаза заблестели от слез, — Спасибо, брат…

Иван Иванович смутился, буркнул «не за что» и торопливо зашагал за Марией Петровной.

— Что, жалко стало? Да? Жалей, жалей… Из-за таких алкашей мы еще долго в дерьме ковыряться будем! Вместо того, чтобы работать, они только пьют, да попрошайничают!

— Да при чем тут это? — Ивану Ивановичу стало обидно за Мишку: — Нормальный он мужик. Просто не сложилось.

— Не пил бы — и все бы сложилось! У тебя-то сложилось! У дружка твоего, Витьки, тоже сложилось, хоть тоже выпить-то не дурак! А у этого не сложилось, видите ли…

— Ну, война же, контузия…

— А у кого — не война? Мы всю жизнь воюем! То Афган, то Чечня, то опять Чечня, то Югославия. Теперь и Сирия еще. Если все так пить начнут — в стране трезвых мужиков не останется! У всех война! Повоевал — и все, забудь! Есть дела поважнее! Семья, дом, дети. А он все воюет. Что брать-то будем?

— Так, водочки, наверное, лучше.

— Так. «Путинка» дорогая, «Трофейная» — тоже… Откуда они такие цены берут? Как думаешь, вот эта, «Застольная» — нормальная? Не паленая хоть? Что-то дешево на фоне других-то…

— Так с виду-то и не скажешь… А, скажите, водка «Застольная» — как? Хорошая? — Иван Иванович обратился к скучающему возле стеллажа со спиртным продавцу с табличкой «менеджер по продажам».

Менеджер пожал плечами и сделал спокойное лицо:

— Да, вроде, ничего. Берут. Не жалуются.

Мария Петровна взяла бутылку. Подумав, взяла и вторую. Разойдясь, уже не смогла подавить в себе женский шопинг-инстинкт и хватанула стограммовую упаковку малосольной семги: гулять, так гулять!

К машине возвращались напрямики — дворами, через знаменитую на всю округу помойку. Похолодало, и она уже не воняла так сильно, как обычно, но все-таки Мария Петровна проворчала: «Когда ее уже отсюда уберут? Сколько себя помню — она все тут. Все воняет. Все убрать некому».

По улице имени Героя Советского Союза пограничника Стрельникова скрипели и колыхались из стороны в сторону молча. Каждый думал о своем. Иван Иванович после встречи с Мишкой заностальгировал, вспомнил молодость щенячью. Как тискали девчонок после бутылки вермута 0,7 на десять человек, как пели запрещенные песни Аркаши Северного на гитаре в подворотнях, как сквозь треск, шум и бульканье глушилок втихаря слушали «Голос Америки» из транзистора «ВЭФ» у Мишки в сарае. Вот время было! Не то, что сейчас! Интернеты, гаджеты, а счастья-то нету. Потому что молодости нет. И здоровья тоже уже нет…

Мария Петровна кляла и утешала себя за неосторожно купленную семгу. Только сейчас до нее начало доходить, что семга стоила дороже бутылки водки. «Вот дура-то! Разошлась опять! Ладно, что теперь уж… На чем-нибудь потом сэкономлю».

В надвигающихся сумерках многоквартирный дом барачного типа ласково и тепло встречал их льющимся с окон светом.

— Не забудь машину закрыть, — распорядилась Мария Петровна, кряхтя вылезая из салона и направляясь к подъезду.

Ива Иванович закрыл на замок свою старенькую «ласточку», достал из кармана пачку сигарет и закурил.

В небе зажглись первые звезды. Огромный, темно-синий купол неба простирался над миром от края до края и безо всякого края. Иван Иванович любил смотреть на звезды и думать о бренности бытия. О том, какая это вселенская чушь — вся наша жизнь и наша в этой жизни суета. Работа, политика, дом, хозяйство, свиньи… Вот прилетит откуда-нибудь из этой черной бездны комета, да как шарахнет по нам всем — мало никому не покажется! Всех разом накроет! И чего ради было стараться, пыхтеть, скрипеть, работать, строить, на выборы ходить? Шлеп — и нет никого! И никому ни хрена уже вообще не надо…

Иван Иванович встрепенулся. Пора завязывать с документальными фильмами по ящику, а то так и впрямь крышняк сорвет! Бросил окурок и, зябко поежившись, устремился домой.

Холодало. Зима близко…