Завершилась Прямая линия с российским президентом Владимиром Путиным. В эфире общефедеральных телеканалов и радиостанций была трансляция одноименной программы. Конечно, это можно смотреть и пересматривать, вслушиваться и переслушивать. Можно анализировать стенограмму, доступную на официальном сайте Кремля. Но можно обратить внимание на то, как в России радикально изменяется общественная атмосфера, причем не только среди креативного класса и интеллигентской публики, а на уровне шаблонов национального мышления, грамматики языка.
Фирменный путинский цинизм, который он привнес в политику под лейблом прагматизма, презрительное пренебрежение, в котором слышались отголоски всеобщего скепсиса брежневской эпохи, пацанские понятия питерской подворотни и чекистская ухмылка – это бесстыдное поведение возвращается к нему в виде тотального, всепоглощающего неверия, которое в любых действиях власти видит пиар, распил и разводилово.
В.Путин: Варя, ты ставишь меня в трудное положение. Даже не знаю, что сказать. Пожалуй, так: если кто-то решил утонуть, спасти его уже невозможно.
Можно рисовать какие угодно цифры на выборах и в рейтингах придворных соцопросов, сгонять сколько угодно студентов и коммунальщиков на Поклонную и Манежную, но невозможно вернуть ушедшие веру, надежду и любовь. Роман заканчивается. Остались одни риторические приемы и ужимки.
В лице Путина выстроенная им самим властная вертикаль в теле- и радиоэфире привычно рапортует, сыплет цифирями и доказывает, что власть права и не может быть не права, а у все большей части аудитории укрепляется впечатление присутствия на зачем-то проводимой выставке черных лабрадоров.
В.Путин: Бывает, на себя только … Значит, недоволен собой. Виноват, может, не надо было говорить, но что же греха таить. В России есть такой грех. Отмолим.
За всей этой суетой чувствуется усталость материала, усталость эпохи, усталость самого респондента, как в бессмертной маркесовской «Осени патриарха». Символические корни происходящего, наверное, стоит искать в «рокировке» в 2011-ом или в майском перформансе под названием «инаугурация» в 2012-ом, которое с мефистофельским коварством срежиссировал и с голливудским размахом снял Константин Эрнст. По улицам вымершего, как после Чернобыля, города зловеще и бесшумно скользил черный кортеж. С этого момента россияне стали зрителями гигантского сюрреалистического спектакля, который разыгрывается в голове одного человека.
Он выдумывает себе народ с преданными бюджетниками и суровыми уральскими мужиками, верными нацгвардейцами и участниками договорных праймериз. Именно им нужны сочинские снега, забайкальские автобаны, керчинский мост и самое неаварийное жилье в Карелии. Он выдумывает учения в Сирии, происки Госдепа и хаос на Украине. Играет в стерхов, нерп и тигров, наивно полагая, что это как-то пробудит интерес сограждан к живой природе.
Но Путин оказывается абсолютно, экзистенциально одинок, хотя и окружен грызущимися кланами, проворовавшимися соратниками и растерянными пресс-секретарями, никто из которых не осмеливается сказать ему, что он смешон, как король из андерсеновской сказки.
А он не замечает. Он стремится демонстрировать свою тотальную компетентность путем жонглирования цифрами. У президента цифр всегда больше и знает он их лучше. Доходит до действительно смешного, потому что человек, который слушает этот текст, после третьей-четвертой названной Путиным цифры перестает понимать то, о чем идет речь.
В итоге оратор добивается эффекта, который еще и многократно усиливается телевидением. Расчет на то, что в момент произнесения речи телезрителю непросто заметить использование выученных риторических приемов. Выступление воспринимают на слух десятки миллионов граждан, а читают в лучшем случае несколько тысяч. Этот разрыв и обеспечивает успех всех подобных риторических фокусов. На них десятилетиями держались Кастро на Кубе или Чавес в Венесуэле. Но у всего есть предел.
Последние шестнадцать лет Путин всячески уклонялся от участия в реальных политических дебатах. Отсюда и неумение формулировать реальную проблему, признавать поражение, осуществлять критический разбор своих ошибок, демонстрировать искренность, человечность и близость. Путин остается наедине с собой. Он и возражает, и уступает только самому себе. Эпик фейл заключается в том, что ему это нравится.
