В гостях у «Черники» – Сергей Медведев, историк, политолог, профессор Высшей школы экономики, колумнист «Forbes», ведущий ряда популярных общественно-политических проектов на телеканале «Дождь» и радио «Свобода».
– Сергей Александрович, Вы очень много времени уделяете тому, что стоит назвать «североведение» – дисциплине, которая помогает понять Север, зафиксировать те трансформации, через которые современный Север вынужден проходить …
– Существует наука Nordic Studies, это – то же самое североведение, т.е. однозначно существует предмет исследования. Север отличается от других регионов: здесь развитый регионализм, очень сильная культурологическая составляющая. Пусть расцветают все цветы, а среди дисциплин и те, что изучают Север.
– Для Вас Север помещен в пространственно-временные границы? Север – на географической карте и на шкале времени или вне них?
– Север – уникальное пространство и на географических, и на ментальных, и на политических картах. Начиная с мифологии, Север очень четко зафиксирован в качестве некоей верхней границы, и это – очень важная конструкция, как «Похъела» в карельском эпосе.
Во временном отношении Север – вне исторического времени Модерна, на Севере время имеет совершенно другое измерение – оно не линейное, не имперское. Во многом оно связано с экологическим, ледниковым временем и связано с циклическим временем традиционных народов Севера. Их время, конечно, гораздо более «глубокое», более укоренённое, чем наше. В этом смысле Север отвергает линейную иерархию Модерна.
– А вот когда кто-то говорит «противоречия «Север-Юг»» или «ось «Север-Юг»», то это взгляд не-северян, взгляд со стороны?
– В России на Крайнем Севере, Дальнем Востоке есть понятие «материк». Собственно говоря, северяне себя чувствуют как некое особое пространство, оторванное от этого mainland-а. И в этом есть определенные преимущества. Дихотомия «Север-Юг» сконструирована Центром, для которого Север есть что-то оторванное, маргинальное, отсталое.
– В чем Вы видите причины последовательного усиления интереса к дискуссиям о соотношении Карелии и Европейского Севера? Это естественная реакция заинтересованных и неравнодушных граждан на изменение североевропейского вектора российской внешней политики, который, к сожалению, маргинализируется? Если Москва переносит центр внимания на Дальний Восток и Азию, то здесь, в Карелии, жители все больше ощущают себя провинцией.
– «Азиатский вектор» России – чистая симуляция, это идет только от желания Кремля показать Европе, что нам есть с кем торговать и куда пойти. На самом деле, никакой конкретики нет, как нет никакого поворота на Дальний Восток и в Азию. Товарооборот с Китаем падает. Япония присоединяется к международным санкциям против России. «Поворот на Восток» – это выражение обиды России на Европу.
На деле же ключевая проблема в том, что современная Россия теряет свои собственные территории. Жизнь концентрируется в десятке городов, а по большому счёту – в пяти-шести городах, остальное пространство – территория депопуляции, опустынивания. В этом смысле Россия теряет и Дальний Восток, и Сибирь, и Север – и пространство Центральной России, которое превращается в зону сплошной социальной катастрофы.
Много лет езжу на машине из Москвы до Пскова и вижу, как с каждым годом исчезает культурный ландшафт, вымирают деревни, ни огонька на сотни километров пути, лес подходит к дороге, почти смыкаясь. Так же и северные территории, типичный пример провала региональной политики в России. Это одновременно и социальная, и территориальная маргиналия. Так что проблема не в самом Севере, а в том, что Россия вообще теряет свои территории как пространство для жизни.
– Как было бы можно преодолеть, как мне кажется, необоснованно навязываемую идеологему «Современный Север – это Арктика и только Арктика»?
– Нет, конечно, нет. Север – это и Карелия, и Большой Дальний Восток, и Якутия. Север – огромная и до сих пор неизведанная Россия, лежащая в стороне от Транссиба. При этом есть разворот политического дискурса к Арктике. Арктика – последний фронтир российского суверенитета и одновременно любимая игрушка нашего президента. Поэтому разрабатываются арктические стратегии, там разворачиваются группировки войск – на острове Котельный, на Новой Земле, втыкают титановые флажки России на дно Ледовитого океана, приносят олимпийский огонь на Северный полюс.
В условиях новой холодной войны Арктика видится как регион, где Россия может поиграть мускулами. Но опять-таки это больше похоже на симуляцию, на вымышленный проект по конструированию национальной гордости, особенно когда там ищут террористические угрозы и опасности вторжения. И это на фоне того, что все амбициозные планы по нефтедобыче на шельфе там сворачиваются в условиях санкций, дешевой нефти и дефицита технологий.
– Пожалуй, последний вопрос. Можно ли научить любить Север?
– Любви не научишь, но думаю, что можно научить уважать Север. Это огромное экологическое достояние для России для и всего человечества. Даже если сейчас кажется, что мы там нефть добудем, Северный морской путь откроем для мирового судоходства и реки повернем, надо понимать, что это устаревшая, идущая от Модерна, идеология эксплуатации Севера, которая правила не одно столетие и во многом разрушила экосистему региона. Поэтому надо проводить огромную работу, чтобы Север рассматривался как природный капитал, как заповедник, который Россия хранит для всего человечества, для будущих поколений.
