Символическое продолжение разговора о суверенитете. Еще в понедельник вечером российский президент говорил о государственном суверенитете как о «вопросе свободы, свободного выбора своей судьбы для каждого человека, для народа, для государства», а уже через сорок восемь часов категория госсуверенитета сузилась до «официального обращения президента Сирийской Арабской Республики». Так о каком же суверенитете свидетельствовал Владимир Путин? Как так получается, что в первом случае носителем суверенитета выступает народ, граждане страны, ее избиратели, а во втором – уже только один-единственный правитель, находящийся при этом в отрыве от политической элиты и контрэлиты государства?
Конечно, если кто-то из читателей «Черники» считает, что теоретические разговоры избыточны, что главное – практическая борьба с терроризмом, то пусть при оказии ответит на следующие вопросы. Каковы национальные интересы России в Сирии? Кто их сформулировал? И разделяемы ли они большинством россиян? Можно ли считать президента Сирии Башара Асада легитимным руководителем, т.е. полностью признаваемым гражданами своей страны и международным сообществом? Является ли президент правителем «земли сирийской», если его армия и правоохранительные органы контролируют менее 20 процентов территории и не могут навести элементарный порядок, обладая всей совокупностью средств «легитимного насилия на собственной территории»? По гражданам какого государства или каких государств будут наноситься российскими ВВС удары при осуществляемой «поддержке с воздуха без участия в наземных операциях»?
Если же формулирование ответов на поставленные вопросы вызывает некоторое затруднение, то тогда и стоит обратиться к теории. Дефиниция суверенитета выступает особым признаком, состоянием развития определенного общественного образования (нации), сумевшего создать собственное государство, национальную правовую систему и поддерживать функционирование этих важнейший институтов. При концептуальном уточнении «суверенитета» и «суверена» выявляется один, предельно существенный момент. В европейской истории «суверен» постепенно трансформируется в «суверенное государство», где верховная власть оказалась как бы «растворившейся» в коллективном теле граждан страны (например, гоббсовском «Левиафане»). При этом процедура выработки политических решений для этого тела в либеральной традиции всегда была строго ограничена формальными правилами. В противоположность этому, в радикально-революционной (идущей от Ж.-Ж. Руссо), консервативной (берущей начало, скорее, от Т. Карлайля, чем от Э. Берка) и националистической (связанной, прежде всего, с И.Г. Гердером и И.Г. Фихте) интерпретации коллективное тело национального государства оказывалось не связанным формальными законами. Напротив, оно должно было действовать по неким внутренним «законам природы» или «законам развития», отражающим его «сущность». Эту модель стоит назвать «коллективной» или «тоталитарной» демократией. Подобная трактовка суверенной демократии как власти народа, выступающего носителем суверенитета, получила в первой половине XX в. свое наивысшее воплощение в фашистских и коммунистических режимах. Однако Вторая мировая и Холодная войны в моменты завершений продекларировали по-новому переписываемые права победителей.
Именно поэтому помощь Дамаску – не только опасный, но и вынужденный шаг для Кремля. Россияне, убивающие исламистов, не только забывают про приписываемую Александру Невскому максиму о гибели от меча приходящих с мечом, но и выступают вновь обращенными носителями идей «тоталитарной» демократии.
В рамках этой модели нация мыслится органически, как аналог пчелиного улья: есть полезные пчелы, есть их матка, а есть бесполезные трутни и даже чужеродные, хотя и внешне похожие на пчел, осы, вредящие улью и ворующие вкуснейший и полезный мед. Так и «легитимность суверена» различает играющий функциональную роль народ Сирии и разных дисфункциональных «отщепенцев». Сегодня к последним относятся сторонники несуществующего на мировых картах Исламского государства. При последовательной реализации такого понимания суверенитета теряется его главная демократическая функция: наличие множества центров политической силы, признающих право друг друга на существование и готовых договариваться.
В рамках такой модели очень сложно определить, кто, действительно, выражает коллективную волю народа Сирии, а кто нет. На практике сторонник любой органической модели народа-нации имеет полное право заявить, что именно он и является выразителем глубинных народных интересов. Как правило, в этот момент сам народ эти свои интересы ещё недостаточно осознаёт. А это значит, что единственным центром, выражающим мнение народа как организма, оказывается президентская власть. В «отщепенцы» попадают все, кто придерживается отличных представлений об интересах этого народа.
Вот и получается, что Россия поддерживает Башара Асада по той же причине, по которой до последнего держалась за Виктора Януковича на Украине. Не от большой любви, а потому, что это жизненно необходимо для достижения внутриполитических целей, оправдания того, что происходит в российской национальной политической системе.
